По щедрости Твоей мы получили эти дары… Хлеб, вино (и еще елей) — основные продукты, от которых зависит жизнь людей в климате средиземноморья. Имея их, не только не умрешь от голода, но будешь жить совсем неплохо. Как ни странно, каждый из них, неся символическое значение, стал элементом (материей) святых таинств христианства.
Помним, что в “религиозном меню” было также и мясо, через которое совершались важнейшие жертвоприношения как Израиля, так и других народов мира. Стараясь понять древнюю религиозность, нам необходимо войти в мир их символического мышления. И так каждое из многих блюд, вкушаемых во время Пасхальной вечери евреев имело символический смысл, о котором расказывали как предписанные молитвы, так и дополнительные обращения отца семейства, председателя этой домашней литургии.
Этот символизм со временем зашел так далеко, что без ущерба для тайны праздника они стали обходиться без агнца! После разрушения Иерусалимского Храма римлянами именно отломленный кусок пресного хлеба символизировал жертву пасхального агнца!
Естественно у наших пасхальных обычаев, напоминавших об исходе, освобождении и образовании народа, лежали религиозные обряды “первобытных”: богам надлежало “отдать” первые плоды: вино, хлеб, барашка — это нормально, естественно, благородно и благоразумно! Ведь с богами надо дружить! Но когда современники Иисуса совершали пасху, эта “сельскохозяйственная религиозность” была далеко позади. Важнее была история и духовная, символическая суть происходящего.
И так хлеб напоминал о той пище, которую пришлось есть в первые дни бегства из рабства, об опресноках, давших силу пройти эту дорогу. Но этот хлеб заключал в себе тоже обещание пира, который в конце времен Бог приготовит своему народу. В свою очередь вино напоминало об освобождении и заставляло радоваться тому, что мы уже не рабы (хотя быть свободными — еще тяжелее). В климате такой символики Учитель совершил последнюю Псаху со Своими двеннадцатью учениками. Но что-то там добавил и изменил!
Агнец — это Я. Евангелисты, вспоминая Тайную Вечерю, не рассказывали всего, что там происходило, ибо все это было и так известно братьям из евреев, которые уже участвовали в богослужениях.
Четыре благовестника коротко передали только те слова, которые были новыми, революционными — Тело Мое, во отпущение Ваших грехов… Кровь Моя, для заключения неуничтожаемого союза с Богом. Такого никто раньше не осмеливался говорить. И в свою очередь: берите и ешьте — берите и пейте — т.е., участвуйте в этой тайне.
В какой тайне? В тайне того, что Я — говорит Иисус всем тем, кто поверил, что Он Христос — единственная причина вашего спасения, так как тринадцатью столетиями раньше в Египте таким средством спасения был… ягненок.
Итак, Communio, то есть причастность — суть евхаристии. В этой мистерии участвуем через слово, которое рассказывает нам о тех событиях и через собственную веру, что это именно так.
И все две тысячи лет для Евхаристии нужны были три составляющие — хлеб, вино и священник. Но, увы, было время, когда легче было найти священника, чем вино! И именно тогда, в раннем средневековье, в Церкви поняли, что для полноты таинства хватит глотка вина, чтобы председатель от имени всех выполнил волю Господа. В сердцах остальных такое же единство будет иметь место при одном только хлебе — Теле Христовом. Ведь Он присутствует в нем целиком! Так считали христиане Западной и Северной Европы.
В XIV/XV веках движение гуситов из Чехии выдвинуло постулат причастия под двумя видами для всех, участвующих в мессе. Аргументы были как литургические, так и общественные. Разговор шел о “демократизации” и равенстве, ибо в “двойном” причастии пресвитера реформаторы видели привелегии клира и ущемления прав мирян. С такой “политической” постановкой вопроса Церковь не могла согласиться, и Соборы 1415 и 1562 годов твердо провозгласили правдивость литургической традиции. И как всегда в таких спорах, ситуация все равно осталась полемичной почти на 400 лет.
Кислород из второго легкого. XX век нес с собой очень много прекрасного. В его начале возникло Литургическое движение, участники которого быстро поняли, что богатство литургии недоступно тем, кто хочет участвовать в ней только разумом. Ибо Бог обращается к целому человеку, его разуму, чувствам и телу. Свою роль в обновлении символического понимания литургии сыграли тесные контакты с православными, жившими на Западе. Итак, безо всякого принуждения извне, Церковь эпохи II Ватиканского Собора дошла до того, что возвращение к старейшим обрядам может быть просто полезным. Но без излишней революции!
В нашем приходе мы будем причащаться по новому/старому не ради “литургического фольклора” или “церковной демократии”, но во имя того, чтобы всей душой и всем умом лучше понимать символ Крови Спасителя, которая по-настоящему была пролита за нас, и которая по-настоящему омывает наши души.
о. Андрей Белят ОР.
