Сомнения пустыни

Как мы себе представляем пустыню: мертвая земля, песок и камни, ни единой травинки, зато много палящего солнца. Когда пересекаешь на автобусе Иудейскую пустыню, смотришь на безжизненный пейзаж, невольно задаешься вопросом: может ли исполниться обетование? Может ли эта земля когда-нибудь зацвести?

kram01

Приехавшие в Израиль переселенцы начала XX века решили дать свой ответ. Да, может. Если к каждому росточку подвести трубу, если о каждом росточке заботиться, если положить жизнь на то, чтобы среди песков и камней появились не только одинокие зеленые кустики, но и целые массивы. Как Бог заботиться о Своем избранном народе, так и этот народ заботиться о Земле Обетованной. Пустыня начинает цвести и каждый израильтянин, пусть и не имеющий никакого отношения к сельскому хозяйству, чувствует свою сопричастность к этому чуду.

Сопричастность – великая вещь. Она объединяет совершенно чужих людей и открывает перед ними новые горизонты. Сопричастность – пожалуй, это определение наилучшим образом характеризует картину великого русского художника И.Н. Крамского «Христос в пустыне». Растиражированная в наши дни, вынесенная на обложки книг, к содержанию которых имеет весьма приблизительное отношение, она потеряла для нас ту остроту, которую так хорошо чувствовали современники художника. Не зря эта работа вызвала у них столько споров! И не зря сам живописец положил на нее несколько лет жизни.

kram02

Иван Николаевич Крамской родился в 1837 году в городе Острогожске Воронежской губернии. Он был третьим ребенком в семье письмоводителя городской думы. У одного из соседей мальчик обучился грамоте, затем с отличием окончил уездное училище. Однако денег на продолжения образования в семье не было, поэтому Крамской «стал упражняться в каллиграфии», а затем поступил на службу. Трудно сказать, как бы сложилась судьба художника, если бы в городок не заехал фотограф. Он сразу обратил внимание на способного мальчика и взял его на место запившего помощника. Учиться многому не пришлось. Ивану Николаевичу пригодилось его давнишнее увлечение живописью, да и непродолжительные занятия иконописью дали себя знать. Проходит совсем немного времени и он уже «король ретуши». Попав в Петербург, Крамской берет несколько уроков рисования и поступает в Академию Художеств. Так в двадцать лет начинается его путь профессионального живописца. Конечно, в первую очередь Крамской – портретист. Однако нас будет интересовать ни его удивительное проникновение в образы и души своих моделей, а картина, наделавшая в свое время столько шуму в Петербурге – «Христос в пустыне».

Полотно показалось зрителям странным. В нем было слишком много нового и непонятного, новые мысли и новая манера. Хмурый безжизненный пейзаж, который всем своим видом говорит об одиночестве и богооставленности. Измученный, израненный человек в поношенной одежде. Не слишком ли похож созданный им персонаж на выходцев из среды разночинцев, на самого художника, наконец? Разве это не святотатство?

kram03

Был ли сам Крамской удовлетворен созданным образом? Из его записей мы узнаем, что скорее нет. “Большой нужно иметь риск, — писал художник, — чтобы браться за такие задачи, я знаю это. Мировой человек требует и мировой картины.

<...>

Я написал своего собственного Христа, только мне принадлежащего, и насколько я, единица, представляю из себя тип человека, настолько, стало быть, там и есть — ни больше, ни меньше”.

Эта работа явилась плодом многолетних поисков автора. В нее вложено столько эмоций и раздумий. О ней трудно писать, потому что в ней слишком мало академизма, «профессионализма» и слишком много человеческого, выстраданного. Она притягивает к себе и в то же время верующий человек не найдет в ней чего-то для себя очень важного, не почувствует родного и близкого. Но картина заставляет сопереживать. Чувствовать свою сопричастность. Почему? Потому ли что ее писал слишком противоречивый человек?
Осознавал ли до конца сам мастер то, что он хотел сказать этим полотном? В воспоминаниях Крамского мы находим строки о том, как он мечется по выставке, мучительно вслушиваясь в слова посетителей и пытаясь уловить, увидел ли кто-нибудь самую суть. А отзывы были самые разные. «Это жестокая ошибка – изображение Христа затрудненного! Нет! Нужен Христос действующий, совершающий великие дела, произносящий великие слова!» — «Да что Вы такое говорите! Здесь выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу и совершенной решимости бороться с ним. Христос поглощён Своею наступающей деятельностью, Он перебирает в голове всё, что Он скажет презренному и несчастному люду… Друг мой, как вы нашли такой образ?»

А в какой момент изобразил Крамской Христа? Этот вопрос задавали многие зрители. Он только пришел в пустыню? Он уже встретился с искусителем? Он принял окончательное решение и готов выйти к людям? На протяжении нескольких лет сам художник ищет ответы на эти вопросы.

Впервые он задумывается над созданием образа Христа, еще учась в Академии. Конечно, как и большинство его ровесников, он находиться под влиянием Иванова и его величественного полотна «Явление Христа народу». Иван Николаевич видит свою миссию как художника быть проповедников вечных истин. Он сам мучительно ищет эти истины в окружающем мире. В своих воспоминаниях Крамской пишет о сопричастности бедам этого мира, о том, что проблемы общества не должны оставаться для истинного мастера где-то в стороне, что нельзя зацикливаться на своем маленьком семейном мирке. Кто еще мог понять и разделить подобные размышления как ни Христос? И Крамской начинает мучительную работу над этим образом.

Вначале не получается. Он едет заграницу, чтобы посмотреть, как его писали «там», вглядывается в творения великих мастеров. Стоит перед «Сикстинской Мадонной» и размышляет об истории Младенца. Для него Иисус становиться нравственным идеалом, совершенным человеком, под конец жизни он даже договаривается до того, что начинает называть Его – первым атеистом и великим революционером. Множество мыслей роятся в голове этого необыкновенно талантливого человека. Может быть, именно они и не дали произойти той главной встрече, которая могла бы изменить его мировоззрение? Вспомним, ведь именно у этой картины произошло обращение философа и богослова отца Сергия Булгакова.

Крамской не ищет обращения. Он ищет понимания, сопричастности. И в то же время он живет неким мистическим опытом, доступным лишь настоящим творцам. В одном из писем друзьям Иван Николаевич пишет, что буквально заболел своей картиной: «Бывало, вечером уйдёшь гулять, и долго по полям бродишь, до ужаса дойдёшь, и вот видишь эту фигуру… На утре, усталый, измученный, исстрадавшийся, сидит он один между камнями, печальными, холодными камнями; руки судорожно и крепко, крепко сжаты, ноги поранены, и голова опущена… Крепко задумался, давно молчит, так давно, что губы как будто запеклись, глаза не замечают предметов… Ничего он не чувствует, что холодно немножко, не чувствует, что весь он уже как будто окоченел от продолжительного и неподвижного сиденья. А вокруг нигде и ничего не шевельнётся, только у горизонта чёрные облака плывут от востока… И он всё думает, думает, страшно становится… Странное дело, я видел эту думающую, тоскующую, плачущую фигуру, видел как живую… Однажды, следя за нею, я вдруг почти наткнулся на неё… Кто это был? – Я не знаю… Но сколько раз плакал я перед этой фигурой!? Что ж после этого? Разве можно это написать? И Вы спрашиваете себя, и справедливо спрашиваете: могу ли я написать Христа? Нет, не могу, и не мог написать, а всё- таки писал, и всё писал до той поры, пока не вставил в раму, до тех пор писал, пока его и другие не увидели, — словом, совершил, быть может, профанацию, но не мог не писать. Но вот иногда мне кажется, что это как будто и похоже на ту фигуру, которую я по ночам видел, то вдруг никакого сходства».

Эта работа создавалась «слезами и кровью», как говорил сам художник. Реальный пейзаж, пришедший на картину с берегов Крыма, становиться Иудейской пустыней, каменистой и бесплодной. Здесь не услышишь шелеста волн, зато в лице Христа уже просвечивают муки Крестного пути, начало которого лежит у Его ног. Едва брезжащие лучи солнца, час на исходе ночи – это начало новой жизни, в которой будет проповедь, новые встречи, исцеления, апостолы, страдания и Крест. Однако решение уже принято! Только следует помнить, что с точки зрения художника, это – не согласие с волей Отца, не окончательное осознание Себя Агнцом Божиим, берущим на Себя грехи мира. Это – осознание своей сопричастности боли и страданиям этого мира, желание оказать помощь. Это – не исполнение Завета. Это – гуманизма начала XX века.

Однажды, забежавший в мастерскую художника уличный разносчик увидел одну из его работ на религиозный сюжет. Полотно было высоко оценено в Академии, признано мастерство и глубина передачи образа. Простой торговец ничего в этом не понимал: «ты обличье-то нарисовал, — сказал он, — а душу забыл». Многие годы бился Крамской над передачей этой самой души. Но что может отразить на полотне мастер, кроме переживаний своей собственной души?

Он создает противоречивого Христа, потому что сам был соткан из противоречий. «Это не Христос. То есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мыслей», — пишет художник в одном из своих поздних писем. Ученик и друг Крамского другой великий русский художник Илья Репин вспоминал: «Я вошел в небольшую комнату и начал смотреть по стенам. — Это я взял заказ писать образ Христа. — Начав понемногу о Христе по поводу образа, он уже не переставал говорить о Нем весь вечер. Мне очень странным показался тон, которым он начал говорить о Христе – он говорил о Нем, как о близком человеке. Но потом мне вдруг стала ясно и живо представляться эта глубокая драма на земле, эта действительная жизнь для других. Я был совершенно поражен этим живым воспроизведением душевной жизни Христа, и казалось, в жизнь свою я ничего интереснее не слыхал. Конечно, все это я читал, даже учил когда-то… Но теперь! Неужели это та самая книга? Как все это ново и глубоко, интересно и поучительно. Я был глубоко потрясен и внутренне давал себе обещание начать совсем новую жизнь. Целую неделю я оставался под впечатлением этого вечера — он меня совсем перевернул». Пройдет совсем немного времени и Иван Николаевич скажет Репину: «Я хочу, чтобы мой Христос стал зеркалом, увидев себя в котором, человек забил бы тревогу». И буквально через несколько минут: «Какая тоска и муки охватывают мою бедную мать, она никак не может переварить, как это можно не почитать Бога, не ходить в церковь, не слушаться священников, не поститься даже в Великий пост. Тяжело ей, сын ее в заблуждении, гибнет». Понять логику Крамского невозможно. Он верит в Христа только как в историческую личность и в то же время читает с детьми на ночь «Отче наш».

Мечущийся дух, присевший на камни, запечатлен на картине «Христос в пустыне». В нем много сил, знаний и энергии, чтобы заставить эту самую пустыню цвести. Он, как израильские переселенцы, готов к каждом росточку подвести живительную влагу. Но не в его силах наполнить жизнь человека смыслом. Его измученное лицо может заставить «забить тревогу». Но не в его силах принять раскаявшегося грешника. Он сам измучен и изранен, где он найдет силы для того, чтобы исцелять других? Он принял решения идти на подвиг, но в сердце его ожесточение и боль, которая легко читается в сомкнутых до боли руках и закаменевшем лице. Принесет ли такая жертва без любви какие-нибудь плоды?

И все же не стоит проходить мимо этой картины. Давайте присядем рядом с Христом Крамского на теплые крымские камни, услышим шум прибоя, порадуемся первым лучам утреннего южного солнца. И задумаемся о смысле и цели нашей собственной жизни, о выбираемых идеалах и возлагаемых надеждах. Разомкнем сжатые руки, расслабим усталые ноги, позволим высохшим глазам плакать, а запекшимся губам говорить. Может быть, именно сейчас настало время разрешить оковы неправды и заключенных отпустить на свободу (Ис 58,6)? Время отпустить свои умные мысли и встретиться с Богом?

Анна Гольдина

 

Оставьте комментарий