-В каждом ордене есть свое особенное призвание, что такое доминиканское призвание?
— В современном мире трудно заметить различия, но когда монашеские ордены возникали, было иначе.
В тринадцатом веке вообще не было евангелизации, проповеди произносили только епископы,
было много людей, которые были крещены, но ничего не знали о Боге. И вот появился такой
священник, который захотел проповедовать и получил разрешение на это сначала от поместного
епископа, а потом и от Римского. Вокруг Доминика Гузмана, так звали этого священника,
стали собираться единомышленники. Отличие доминиканцев в том, что Доминиканский Орден
создан для проповеди: мы будем молиться вместе, учиться вместе, а цель нашей жизни —
проповедь Евангелия. Раньше такого не было в Церкви, это сейчас все проповедуют, и
трудно заметить, чем, например, доминиканцы отличаются от францисканцев. Но у нас
остается это особое призвание к проповеди.
— А что же такое проповедь, тем более, что все к ней призваны независимо от положения?
Ведь если человек становится доминиканцем, то есть причины, по которым он этот орден выбирает.
— Бог призывает людей по-разному. Многие сознательно выбирают этот орден, но бывает и так,
что человека Бог призывает, и поначалу он не до конца видит разницу между доминиканцами
и другими. Так не должно, конечно, быть, потому что если человек решается на такую жизнь,
он должен знать, на что идет.
— Основная харизма доминиканцев — проповедь, а умение проповедовать — это дар Божий.
А что делать, если человек лишен дара красноречия, будет ли это препятствием к тому, чтобы стать доминиканцем?
— Речь не о красноречии, а о готовности проповедовать.
Мы верим в gratia praedicationis, благодать проповеди.
Я не могу описать, что это такое, но испытывал это не раз.
Это не значит, что я буду говорить всякую ерунду, читать вслух телефонную книгу,
а Святой Дух придет, и люди будут обращаться. В это я не верю. Но бывают такие ситуации,
что начинаешь проповедовать, и чувствуешь эту благодать.
— Вы постоянно пребываете в этой благодати? Вы ее чувствуете?
— Разные вещи — постоянная благодать и постоянное чувствование.
Я благодати не чувствую, просто испытал ее действие на себе несколько раз в жизни.
Были такие ситуации, в которых я был не готов проповедовать, но внезапно возникала необходимость
сказать Божие Слово, и я чувствовал, что именно надо говорить. Просто открыл рот, и это
была gratia praedicationis. Я даже сам слушал себя и удивлялся, что такое можно сказать.
Но gratia praedicationis — это не волшебная благодать, у нас, доминиканцев,
есть обязанность получить хорошее образование и никогда не прекращать учиться.
— Но что же все-таки отличает доминиканскую проповедь?
— Я однажды венчал моих знакомых в храме иезуитов, на венчании было много молодежи.
После венчания студенты подошли ко мне и стали спрашивать, знаю ли я доминиканцев.
Когда я спросил, почему у них такой вопрос, они сказали: “Просто Вы говорите, как они”.
Дело не в том, что у нас какая-то своя школа, просто мы живем в монастыре, в
котором каждый день звучит живая проповедь. Мы живем в этом. Конечно, стиль все
равно будет разным у доминиканцев в Тулузе, Кракове или Париже.
— Проповедник сродни пророку, он несет слово самого Бога.
— Да, проповедник — как Иоанн Креститель, он — не слово, а голос.
— А что все-таки значит проповедовать?
— Проповедь — это не слово, это вся жизнь, свидетельство жизни. Но мы, доминиканцы,
призваны к свидетельству словом, которое будет недостоверным, если не будет свидетельства жизнью.
Францисканцы проповедуют своей бедностью, а мы словом. Можно говорить и проповедуя в приходе,
и печатая книги, и преподавая в университетах.
— Как лично вы готовитесь к проповеди словесной?
— По-разному. Читаю Евангелие, молюсь, думаю, что сказать, что я уже об этом говорил,
читаю, что другие сказали об этом, спрашиваю братьев, что бы они сказали. Думаю,
к кому буду обращаться, — это важно, и с этого подготовка начинается. Очень трудно
готовить проповедь, когда не знаешь, к кому будешь обращаться.
— Существует доминиканский девиз “Contemplata aliis tradere”
(передавать другим плоды созерцания). Что для доминиканцев созерцание?
— Это не значит, что перед каждой проповедью надо созерцать, чтобы потом передавать, Созерцать надо всю жизнь.
— Мы знаем, что такое созерцание для кармелиток, а что это для доминиканца?
— Пол часа в день размышления.
— Но бизнесмен в офисе размышляет больше…
— И это может быть прекрасной молитвой. Для доминиканца размышление — то же,
что и для бизнесмена, если оно относится к Богу. Он может размышлять о своей работе,
и если в этом есть место для Бога, то это молитва. Это мое личное мнение, я не
говорю от имени всех доминиканцев. Это не доминиканская духовность.
— Кстати, часто слышно о таких вещах, как францисканская духовность, кармелитская. Есть ли доминиканская?
— Нет. Доминиканцы могут размышлять по-разному, молиться по-разному,
все делать по-разному, у них одна общая цель — нести Слово Божие.
Они могут готовиться к этому, как хотят, по-францискански, по-кармелитски,
по-бенедиктински. Contemplatio — созерцание, от слова смотреть.
Есть разные способы созерцания. В новициате мы брали книгу, собирались вместе, молились
Святому Духу, и потом читали и размышляли. Некоторые все время читали, другие читали
5-6 предложений и размышляли. Но вначале мы призвали Святого Духа.
— И тогда получается, что все это молитва?
— Вся жизнь — молитва. Бывает молитва в часовне, бывает молитва за завтраком,
молитва, когда пишешь письмо. А что такое молитва?
— Что такое молитва?
— Встреча с Богом. Если я знаю, что Он всегда рядом, все, что я делаю, будет молитвой.
— Даже если Вы в данный момент не будете осознанно думать о Нем?
— Да. Если я в начале дня хочу, чтобы все, что я делаю, было во имя Отца,
Сына и Святого Духа, то все будет молитвой. Но молитва может быть оскорблением Бога,
если я сначала хочу, чтобы все было во имя Отца, Сына и Святого Духа, а потом грешу.
Если я призвал Бога и грешу в Его присутствии, это оскорбление. Молитва может
нравиться или не нравиться Богу, но она остается молитвой.
— Но если мы только размышляем, то есть соблазн постоянно действовать самим,
вместо того, чтобы дать Богу возможность действовать. Если я сижу с книжкой и
размышляю, то за своим мыслительным процессом могу Бога не услышать.
— А могу и услышать. Может быть и так, что я буду в тишине, не возьму ни одной книжки,
просто буду пытаться сосредоточиться на слушании Бога, и ничего не услышу.
Бог говорит, когда хочет. Если я вообще даю Ему возможность говорить, то Он
найдет подходящий момент.
— Скажите о роли тишины для доминиканцев, ведь, как музыка невозможна без моментов тишины, так и проповедь…
— Это, правда, важно. Silentium — тишина. Но доминиканцы не всегда справляются с шумом,
у них слишком активная жизнь. В нашем монастыре в Кракове в главном коридоре большими
буквами на своде написано “Silentium”. Если посмотришь на нее, помогает. В монастыре,
когда мы выходим из храма после молитвы, видим статую святого Доминика, который поднес
палец к устам, призывая к тишине. Мы только что разговаривали с Богом, теперь настало время для слушания.
— Скажите несколько слов о роли основателя Доминиканского Ордена.
Францисканцы обычно много говорят о святом Франциске,
бенедиктинцы каждый день читают Устав святого Бенедикта…
— А нам нечего читать, потому что Доминик ничего не оставил,
он сам напоминал, что то, что он говорит, не абсолютно, что можно многое менять.
— Кто для Вас святой Доминик?
— Тот, кто нам, доминиканцам, указал правильный путь. Может, среди доминиканцев
были еще большие святые, чем он, но это ничего не меняет. Свидетельства
о его жизни говорят, что это великий святой. Я верю в его заступничество.
Забота о спасении другого человека — вот что больше всего меня привлекает
в святом Доминике.
— Орден был основан как орден странствующих проповедников.
Можно ли сказать, что то, что мы видим сегодня — это тот же орден?
Остались ли доминиканцы верны своему призванию?
— Орден — это не завершенное дело. Он все время пытается быть верным призванию Бога.
Он меняется. Орден — это общее понятие. Лучше говорить о конкретном человеке —
насколько он верен призванию, которое дал святой Доминик.
— Как Вы стали доминиканцем?
— Не знаю, какой момент был решающим. Я не упал с лошади, как апостол Павел.
Когда я поступил в институт, то, когда сдал вступительные экзамены,
пошел поблагодарить Бога, и пришел в храм, помолился. Когда уже я стал
доминиканцем, то вспомнил, что это был именно тот храм. Не знаю, может быть,
это и было началом моего призвания.
— Но может быть, была решающая встреча с каким-нибудь человеком?
— Да, реколлекции одного бенедиктинца. Они проходили в монастыре доминиканцев, и мне очень понравились.
Потом я стал ходить в этот храм. Мне стала нравиться жизнь доминиканцев, их проповедь.
Потом с одним доминиканцем я поехал в горы на реколлекции, увидел, как он проповедует.
Это тоже был один из решающих моментов. А когда я защитил диплом, то написал своему
папе письмо, что закончил институт и иду в монастырь.
— Но может быть, было решающее событие, “последняя капля”?
— Если бы такая капля была, она бы убрала все сомнения. А такие сомнения
были долго. И исчезли они только когда я принес вечные обеты. Уже просто
не о чем думать в этом отношении. Было много моментов, которые так или иначе
способствовали тому, чтобы я стал доминиканцем. Все копилось, и в один
прекрасный день надо было просто переступить порог, принять решение.
— Легко ли быть доминиканцем?
— Да, и ужасно трудно. Насчет того, как легко, приведу пример.
С нами в Кракове учился монах из ордена отшельников. Мы иногда
заезжали к нему в монастырь, и спрашивали, как он может выдерживать
в таких суровых условиях. Тогда он сказал: “А знаете, как мне трудно
у вас!” Это дело призвания. Если ты на своем месте, будет легко.
— Когда-то Вы тоже смотрели на доминиканцев со стороны.
Какими Вы видели доминиканцев? Всегда ли Вам хотелось стать таким, как они?
— Нельзя сказать: “стать, как они”, потому что доминиканцы все совершенно разные.
Возвращаясь к разговору о том, что Бог призывает по-разному,
скажу, что если бы тогда я знал, что доминиканцы — это такой
интеллектуальный орден, в котором так важно образование,
я бы вряд ли пошел туда. Для меня самым важным моментом была община.
Это было видно, братья проводили все время вместе, и была видна сила
общины, совместной жизни, проповеди. Весь монастырь проповедует как
единое целое, но все проповедники были разными, и это было очень красиво.
Конечно, братья, на которых я смотрел со стороны, потом оказались совсем другими.
У меня поначалу был, конечно, идеальный образ доминиканцев, но что касается
самого монастыря и общины, то мое мнение не изменилось и сегодня.
Беседовала Юля Иванова
