Проработав несколько лет в Новгороде, Феофан Грек переехал в Москву. И тут же стал центральной фигурой столичного художественного мира. Неслучайно именно к нему обратился великий князь, когда решил расписать свою новую церковь Благовещения. Созданные Феофаном образы были столь прекрасны, что и через сто лет, когда в церкви был пожар и она потребовала восстановления, их не отправили, как это бывало в какой-нибудь провинциальный монастырь, а сохранили для иконостаса перестроенного Благовещенского собора.
Феофан, конечно же, не работал один. Летопись упоминает среди иконописцев, трудившихся в храме, Даниила Черного и знаменитого в наши дни чернеца Андрея Рублева. Из сохранившихся образов кисти Феофана приписывают несколько икон из Деисусного чина. Но прежде чем говорить о них, стоит обратиться к самой истории формирования иконостаса на Руси.
Почему в наших северных широтах появились высокие алтарные преграды — вопрос не столько богословский, сколько искусствоведческий. Дело в том, что в первые века формирования христианского живописного искусства предпочтение отдавали фреске, т.е. произведению, написанному непосредственно на стене. Икона же считалась ее младшей сестрой. Ее задача была в том, чтобы максимально приблизиться к фресковой живописи. Поэтому древние мастера так тщательно, в несколько слоев, грунтовали доску, чтобы она стала как бы неким кусочком стены. И в этом смысле иконостасы пришлись как нельзя кстати. Из нескольких отдельных кусочков складывалась целая композиция, высокая и прочная как стена. Функциональная и богословски обоснованная композиция, которая удовлетворяла всех, и священнослужителей, и богословов, и местных эстетов. Мало того, она еще и зримым образом отделяла священное от простонародного, что тоже было не маловажным в эпоху средневековья.
В Византии XIV века икон было немного. В основном они располагались на стенах храма или на невысокой алтарной преграде. В первые века христианства на Руси подобная система оформления храмового пространства использовалась и здесь. Но создание фрески процесс трудоемкий, а потому и дорогостоящий. Поэтому довольно скоро наметилась тенденция отказа от массивных росписей, привычных глазу средневекового грека, к созданию небольших образов, которые заполняют стены храма и размещаются на алтарной преграде. Так постепенно икона перестает быть просто моленным образом и перенимает у фрески функции научения вере. Стоит вспомнить, что в Византии большую роль играли книжные знания, которые не требовали какого-то особого раскрытия в образах, наполнявших храм. На Руси же все было наоборот, иконописные образы заменяли ученые и богословские трактаты. Все это способствовало формированию иконостаса, которое завершилось к XVII веку.
Центральной темой иконостаса является Деисус. Эта традиция также пришла из Византии. В XIV веке там были распространены небольшие портики, состоящие из мраморных барьеров и колон, поддерживающих балку, или, если по-научному, архитрав, на котором закреплялись иконописные изображения. В большинстве случаев это были образы Христа, Девы Марии и Иоанна Крестителя. Собственно эти три иконы и называются Деисусом. Само это слово переводиться с греческого как моление, прошение. Изначально это была одна икона, на которой изображалось предстояние Богоматери и Иоанна Крестителя перед Христом. Со временем она была разделена на три самостоятельных образа, и к ним постепенно стали присоединяться другие иконы. Древние видели в Деисусе символическое выражение богословского мнения, согласно которому святые приносят Богу свои молитвы о человечестве. Говоря языком богословия, Богоматерь и Предтеча, как и другие предстоящие в деисусной композиции, берут на себя роль посредников между человеком и Христом.
Центральный образ Деисуса – «Спас в силах». Это изображение Иисуса Христа во время Его Второго Пришествия в силе и славе. Господь восседает на троне, как Судья, как Спаситель мира, как Царь Царей и Господь господствующих. Справа и слева Ему предстоят святые и силы небесные. Ближе всех ко Христу – Богоматерь – как первый человек Нового Завета, и Иоанн Креститель – последний пророк Ветхого Завета. Ветхий и Новый Завет встречаются у трона Спасителя и обретают в Нем полноту, исполнение и воплощение. Во Христе соединяются милость, явленная в образе Богородицы, и истина, провозглашенная Иоанном Крестителем.
Далее деисусный чин развивается следующим образом: напротив Богородицы изображается архангел Гавриил и такое расположение является как бы повторением сцены Благовещения, которая «проходя» через образ Христа обретает особую символическую напряженность. Напротив же Иоанна Крестителя располагается архангел Михаил. Оба эти образа олицетворяют духовную брань. Архистратиг Михаил как предводитель небесного воинства, а Иоанн Предтеча как покровитель подвижников и аскетов, чья духовная брань по слову апостола Павла «не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против мироправителей века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6,12). Вслед за архангелами изображаются апостолы. Далее следуют Святые Отцы, Василий Великий и Иоанн Златоуст, следом за ними – святые представители поместной церкви.
Такова символика Деисусного чина. Но нужно помнить, что это не просто подбор определенных изображений в некогда установленном порядке. В каждый образ представлен труд художника, его умение владеть кистью, и, что самое главное, его духовный опыт. Опыт встречи и опыт общения. Нужно сначала научиться внутреннему молитвенному созерцанию и только тогда браться за кисть, когда образ живого Христа запечалиться в сердце. И тогда созданная икона будет истинным свидетельством Боговоплощения, она будет не изображать Божество, что собственно и невозможно, а указывать на причастие человека к божественной жизни, явленное в его собственном духовном опыте, опыте следования за Христом.
Именно таковы образы, созданные Феофаном Греком для Благовещенской церкви. Если мы сравним их с фресками, сделанными тем же художником в Новгороде, мы увидим, как менялось мировоззрение художника, сколь долгий и трудный духовный путь он проделал.
Создавая Деисус, Феофан вновь обращается к теме Страшного Суда, но трактует его совсем иначе, чем в новгородской церкви на Ильине улице. Там изображение Иисуса Христа как Пантократора напоминает о незавидной судьбе грешников. Оно призывает к покаянию. Красно-коричневый образ, находящийся в барабане храма, пронизан белильными бликами и кажется вышедшим из пламени пожара. А Спас в силах Благовещенского собора уже другой. Яркие золотистые цвета образа подобны светящемуся в мистической ночи окну. Христос обращается к тем, кто пребывает во тьме и борении: «придите ко Мне…» (Мф 11,28). Он указует путь, который открывается за порогом покаяния, и является завершением этого пути, когда «уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2,20).
Тот Суд, о котором теперь возвещает Феофан Грек, это не страшное судилище, а Суд Любви, обращение к мысли, высказанной апостолом Иоанном: «Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире, как Он» (1Ин 4,17). Спас в силах не только, согласуясь с учением Отцов VII Вселенского собора, указует верующим путь молитвы, как путь встречи с Богом, но и говорит о плодах этого пути: Любви и приобщении к Божеству.
Одесную Спаса – Богоматерь, которая ходатайствует перед Сыном за весь человеческий род. Не смотря на то, что время стерло яркие краски и сделало формы более обобщенными, оно не смогло уничтожить черты, оставленные рукой великого мастера, как не смогло уничтожить и особый настрой, который создает это иконописное изображение. Богоматерь из благовещенского Деисуса – одно из немногих творений Феофана, где он практически не прибегает к своему излюбленному живописному приему, белым бликам. В этой иконе удивительным образом передано свечение плоти, в которой живет Дух Божий. В то же время в ней присутствует еще одна важная мысль, вложенная художником-исихастом. Деятельное участие человеческой воли в деле спасения.
Эту же идею несет находящийся напротив Богоматери образ Иоанна Крестителя. Бесстрашный и яростный проповедник, Ангел пустыни молит Спасителя о всех, кто ищет покаяния. Тем же, кто не побоялся вслед за ним встать на путь аскезы, кто удалился в духовную пустыню, чтобы познать себя и встретить Бога, он указует путь от страха к познанию Любви. Древние пустынник говорили, что покаяние – это корабль, а страх его кормчий. Но в то же время покаяние – это перемена ума, изменение от противоестественного состояния полного низменных страстей к бесстрастию. Все те же отцы –пустынники говорили о том, что полное преодоление страстей приобщает человека к жизни Бога, который есть Любовь.
Вроде бы Деисус – это знамение грядущего Страшного Суда, но возросший в своем духовном опыте Феофан дает ему совершенно новую трактовку. Теперь это – весть о возможном достижении совершенства, о том, что путь святости открыт любому человеку. И хоть он и тернист, но преодолим. Греческий мастер призывает преодолеть страх и дерзать.
Анна Гольдина
