Лк 15, 1-3.11-32
Притча о блудном сыне сегодня вновь говорит нам о цели поста – об обращении. И о пути к этой цели – пути, требующем времени и постепенности.
Возвращение сына домой совершается, можно сказать, в три действия. Первый шаг на пути возвращения – осознание своей нищеты. Прожив сколько-то времени вдали от отчего крова, сын, говорит Христос, «начал нуждаться». Осознать свою обездоленность бывает непросто. Сначала, согласно Евангелию, сын «пришел в себя». Грех уводит человека от самого себя, запутывает его. После того в душе пропащего сына зарождается надежда на лучшую жизнь: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода», – говорит он себе. Все это может показаться очень корыстным: причина возвращения сына – еда. На самом деле было бы ошибкой считать мотивом нашего, в противоположность блудному сыну евангельской притчи, стремления обратиться к Богу только нашу любовь к Нему. Глубоко заблуждается, кто полагает свои надежды очищенными просто потому, что они обращены к Богу. Нам надо осознать, что наше обращение часто эгоистично. Только Господь – не мы, – Он один может сделать наше желание быть с Ним бескорыстным. Не осознав скудость своей жизни, обратиться невозможно; нет обращения к Богу без предварительного возвращения к себе. Осознание своей нищеты, ущербности, греховности, которое можно назвать также «сокрушением», является первым шагом на пути нашего возвращения к Богу.
Второй шаг на пути сына домой – собственно движение. Оно, как и осознание, состоит из двух действий. Первым приходит внутреннее решение: «Встану, и пойду к отцу моему». В самом деле, ясность осознания бедствия, надежда на улучшение положения были бы вредны и даже губительны, если бы они не побуждали к конкретному решению. Второй момент этого шага – готовность вслух произнести слова признания: «Отче! я согрешил (…) и уже недостоин называться сыном твоим». Итак, «прийти в себя» и исповедать свои грехи – значит изгнать лукавого. Поистине, грехи, как вампиры в кинофильмах, исчезают при свете.
Осознание бедности, переход к действию… Теперь пришел черед третьего и самого важного шага на пути блудного сына. Пока он еще идет, и «когда он был еще далеко», он видит, что отец в своем милосердии выходит ему навстречу. Отец, по свидетельству Евангелия, «увидел его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его». Вот парадокс обращения: обращение к Богу обнаруживает, что Бог уже ищет нас. С тех пор как согрешил Адам, подобно блудному сыну потребовавший своей части имения, Господь непрестанно ищет заблудшую овцу. Вспомните: сразу после падения Бог воззвал к человеку: «Где ты?». Притча о блудном сыне – объяснение того, первого грехопадения.
Но третий шаг в возвращении блудного сына имеет и другое, не менее важное измерение. Представления сына об отце были ложными. Он думал, что отец больше не примет его, уже не признает его своим сыном. «Я уже недостоин называться сыном твоим, – хотел он сказать ему, – прими меня в число наемников твоих». Можно сравнить эти слова с тем, что говорит о господине раб из притчи о талантах: «Я боялся тебя, потому что ты человек жестокий». Блудный сын, увидев любовь ожидающего его отца, пожалел о том, что был неверен. Он горевал уже не о собственной обездоленности и грехах, как в начале, а о ране, нанесенной близкому человеку: «Я согрешил против неба и пред тобою». Именно такое сожаление называется «раскаянием», и оно является знаком нашего истинного возвращения к любви Господней.
Итак, притча о блудном сыне учит нас, что подлинное обращение невозможно, оно не состоится без этих трех вещей: без сокрушения, без действия и без раскаяния. Однако нельзя сводить эту притчу к моральному уроку. На самом деле она имеет не столько нравственный, сколько богословский смысл. Возвращение блудного сына – это не просто пример для всех грешников. История об отце и сыне гораздо больше рассказывает нам о Боге, нежели о нас.
Рембрандт, изображая этот евангельский сюжет, понимал, что суть притчи не только в ее морали. Его творение, знакомое вам всем с детства – это не просто иллюстрация, жанровая сцена; это подлинная икона Троицы. В самом центре картины, в самом светлом ее месте, руки отца лежат на плечах сына. Человечество во Христе возвращается к Отцу. Часто говорится о том, что эти руки – символ возрождающего Святого Духа.
Не случайно картину Рембрандта сравнивают с «Троицей» Андрея Рублева, образом трех ангелов, посетивших праотца Авраама. Одно из сходств между этим ветхозаветным явлением Троицы и притчей о блудном сыне – теленок, которым Авраам угощает своих гостей, а отец – вновь обретенного сына. Этот теленок – символ Евхаристии, символ пасхального пира, то есть символ нашего общения с самим Богом, единым в Троице. Рембрандтово «Возвращение блудного сына», как и рублевская Троица, – это образ Бога, призывающего нас войти в святая святых Его жизни, принять достоинство детей, которым Отец говорит: «Сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое». Обратиться к Богу – значит, прежде всего, ответить на этот призыв, войти на пир Агнца.
о. Иакинф Дестивель ОР
