Блаженный Леонид Федоров: и такие католики бывают

Наша церковь святой Екатерины Александрийской в Петербурге – место памяти великого человека, мученика Христова и исповедника единства Церкви, блаженного отца Леонида Федорова. Он служил в нашем храме, проповедовал и свидетельствовал о своей вере в нашем приходе, здесь был избран и поставлен экзархом русских католиков. Наконец, он здесь просто жил.

О блаженном отце Леониде Федорове написаны книги и множество статей, перепечатывать которые нет особого смысла. Из парижского некролога 1935 года, написанного князем Волконским, возьмем лишь то, что относится к нашему храму. То, память о чем мы призваны хранить.

Вот 1917 год, когда все начиналось: «28 мая, в воскресенье «всех святых», после торжественной службы в Мальтийской церкви, митрополит Андрей Шептицкий собрал под своим председательством первый русский Собор в помещении католической школы св. Екатерины. На соборе присутствовали отцы Алексей Зерчанинов, Диодор Колпинский, Глеб Верховский, Иоанн Дейбнер, Леонид Федоров, Евстафий Сусалев, Владимир Абрикосов. Кроме того, были приглашены латинские епископы Иоанн Цепляк, Эдуард фон Ропп, каноник Могилевской епархии Сигизмунд Лозинский и несколько прелатов и ксендзов латинского клира. Из мирян присутствовали директор католической гимназии св. Екатерины Стефан Цибульский (свидетель от польских мирян) и В. В. Балашов (свидетель от русских католиков-мирян).

Собрание это было обставлено особенно торжественно. Все были в парадных одеяниях. В часовне были выставлены Святые Дары. Отец Колпинский прочел по-русски и по-латински акт установления в России Экзархата. Своим представителем на всю Россию, за исключением Малороссии и Белоруссии, митрополит Андрей назначил протопресвитера о. Леонида Федорова с титулом экзарха. Этот акт был скреплен подписями всех присутствующих, в том числе и представителей латинского клира, а также присягой восточного клира Папе и Экзарху».

1 марта 1921 года папа Бенедикт XV утвердил о. Леонида Федорова экзархом с пожалованием ему титула апостольского протонотария.

Голос русской религиозной мысли мог звучать свободно. Католики и православные могли беспрепятственно встречаться, и что особенно дорого, – в чисто русской обстановке, на русской земле, под руководством и водительством своих русских католических священников и в дружном сотрудничестве с представителями духовенства православного.

Из всех русских католических священников о. Леонид был по своим нравственным качествам, по духовной и богословской подготовке, несомненно, самым подходящим кандидатом в экзархи и епископы. Но по годам он был моложе многих (ему было всего 37 лет). Латинское духовенство было глубоко убеждено, что единство невозможно в России, что интеллигенция согласится на католичество только латинского обряда, что в восточном обряде будет только небольшая кучка мещан и крестьян. Ясно, что полного доверия, дружного сотрудничества между обоими клирами всегда быть не могло. К сожалению, бывали недоразумения и столкновения. В конце декабря 1922 года, накануне ареста и предания суду, о. Леонид писал митрополиту Шептицкому: «Я приготовил целый отчет ad usum privatum Summi Pontifici (для личного пользования Святейшего Отца). Пускай за этот меморандум меня гонят с места, но нужно раз навсегда, хотя бы в самой спокойной и почтительной форме сказать правду в глаза…»

А вот что было потом: «В январе 1923 года все католическое духовенство – четырнадцать священников с епископом Цепляком во главе было вызвано в Москву на суд Верховного трибунала. В числе привлеченных был и экзарх. Ему было предъявлено специальное обвинение в том, что он организовывал протесты православного и католического духовенства против антицерковных мероприятии советской власти.

Ни суд, ни предстоящий приговор не страшили экзарха. Уже сколько раз раньше, когда за отказ подчиниться ему грозили расстрелом, он в резкой форме отвечал, что ни тюрьмы, ни расстрелов не боится и смотрит на них как на мученический венец.

«Уже сам мой внешний вид, – пишет он 25 апреля 1923 года, – сделал многое. Среди латинских сутан и бритых лиц выделялась моя борода, вызывая всеобщее недоумение: что же это такое, значит и такие католики бывают. Людская молва, благодаря газетам, донесла теперь в самые укромные уголки России отголоски процесса, а вместе с ними и рассказы о русской католической Церкви и ее экзархе. Это теперь уже неотъемлемый исторический факт. Так как я уже знал, что мы были обречены заранее и о никакой справедливости на суде речи быть не могло, то постарался с честью выйти из создавшегося положения».

Он сам был своим защитником. Его резкие ответы и защитительная речь вызвали восхищение многих присутствовавших. Его фраза: «Хотя мы и подчиняемся советской власти вполне искренно, но смотрим на нее, как на наказание Божие за грехи наши», – вызвала сенсацию и ходила по всей Москве. Он смело говорил, что ни о какой свободе совести в совдепии речи быть не может.

«Мои десять лет тюрьмы, – пишет экзарх, – я получил именно за это. Прокурор (Крыленко), охарактеризовав меня как идущего напролом против советской власти, заявил, что мой фанатизм не может смягчить моей участи. «Это он, – закричал он, указывая на меня патетическим жестом, – собрал вместе православных и католиков для противодействия власти. Это он организовывал общий фронт против коммунизма… Церковь и советская власть – это антиподы и вместе ужиться не могут. Всякая проповедь с церковной кафедры против атеизма уже есть политическая контрреволюционная агитация…».

Единственное, чего боялся экзарх, – это быть высланным из России. Он не хотел покидать родины, своего дела, служения, своей бедной, распыленной паствы. В тюрьме, среди осужденных, он мог продолжать апостольскую деятельность: из тюрьмы он мог, хоть урывками, управлять экзархатом.

Приговорили его к десяти годам тюремного заключения. Он писал о себе: «Состояние духа, по милости Божией, тоже хорошее, хотя очень тяжело без литургии: чувствую себя каким-то никуда не годным человеком…» Тюрьма была переполнена лучшими представителями православного духовенства: тихоновцами – епископами и священниками. Отношения с ними установились самые сердечные. «Я, – пишет экзарх, – настроил своих латинян как следует, и ни одного резкого слова не вылетает из их уст».

А дальше? Было освобождение «минус шесть», а в 1926-м – снова арест и Соловки. Знаменитое братство священников на острове Анзер. Экзарх пробыл там до 1931 года. Потом его перевели в Котлас, где он работал на каком-то заводе. Заключительная часть жизнеописания в некрологе немногословна: «Сведений о его пребывании там мы до сих пор почти не имеем. Знаем, что здоровье его совершенно пошатнулось, а в конце марта 1935 года окольными путями пришла весть о его кончине в городе Вятка».

Волконский заключает свой некролог словами «Не стало Божьего человека». Неизвестно место упокоения блаженного мученика отца Леонида. Нет того дома на Полозовой улице, где была его церковь Сошествия Святого Духа. Нет основанных им братств, нет доминиканской общины матери Абрикосовой, нет и экзархата. Но есть русские католики, и есть место, где должна храниться благоговейная молитвенная память об отце Леониде: церковь святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Я очень надеюсь, что когда-нибудь на доске, расположенной в притворе и рассказывающей об истории нашего храма, появятся его фотография и житие. Я надеюсь, что когда-нибудь в день его памяти в пресвитерии будет стоять образ блаженного Леонтия (Леонида) с цветами и горящей свечей, а на сайте этот материал о нем станет далеко не единственным.