Мыльные ангелы

Иногда оказывается, что действительность, казавшаяся нам незыблемой, обрушивается, лопается, подобно мыльному пузырю, оставляя после себя влажный след – и только. Тихий звон – и руки пусты. А еще через мгновение высохнет пятно на ладони. И где все?

В квартале ангелов шумно, люди ссорятся, влюбляются, заводят любовниц, изменяя жене у нее на глазах, танцуют, пьют и курят травку. Квартал бедный, люди живут в развалюхах, с общим туалетом на улице, к которому выстраивается по утрам очередь. Телефон тоже один, но никому, кроме Рауля, ведущему бесконечные разговоры со своей любовницей, о которой знают все, кроме Терезы, наивной и глуповатой, верящей в преданную любовь мужа к своей мамочке, требующей постоянного общения. Общий туалет, общий телефон, общий двор – общая жизнь, когда каждый живет жизнью каждого. И в центре этой жизни – Илуминада. Некрасивая толстуха с громким смехом и отзывчивым сердцем, готовая поболтать с каждым, поддержать каждого, помочь – каждому. Щедрая, добрая, наверное, глупая. Некрасивая девочка, которую никто не любил, некрасивая женщина, стремящаяся отдать свою любовь всем вокруг.

Илуминада. Она действительно живет чужой жизнью, с самого детства, когда умерла мать, оставив на ее руках маленькую сестренку, Магдалену, которую надо было воспитывать, кормить, одевать. Магдалена — ее гордость, ее краса, самая красивая девочка на Кубе, мечтающая стать артисткой. Магдалена, не сумевшая подняться выше стриптиз-баров. Магдалена, забравшая у Илуминады юность. Впрочем, Илуминада отдала ее рьяно, восхищаясь сестренкой, любя ее, и забывая любить себя. А как любить-то, когда память подсказывает только насмешки окружающих над некрасивой толстухой?

А потом…Потом они пошли в цирк. И там, под куполом, на канате, Илуминада увидела Октавио. Клоуна, который ходит по канату и глотает горящие шпаги. Клоуна, больного эпилепсией. Клоуна с лицом самоубийцы. И она полюбила. Впервые в своей несчастной некрасивой жизни. Полюбила, чтобы теперь, когда Магдалена выросла, жить его жизнью. Ради Октавио, выйдя за него замуж, она стала клоунессой, чтобы жить с ним в цирке, спать в вонючей, ненавистной ей палатке, выходить на арену, где над ней потешались зрители, для которых она была наподобие бородатой женщины или карлицы:  некрасивая клоунесса, извлекающая ужасающие звуки из трубы. Зато после нее на арену выходил Октавио, и публика аплодировала канатоходцу. Для клоуна это было жизнью, любовью, ее единственной страстью. Ради Октавио она пошла к доктору и сказала, что ее муж болен эпилепсией. А кому нужен канатоходец-эпилептик, могущий в любой момент сорваться с высоты, если приступ начнется во время представления? Ради Октавио она пошла работать в автобусный парк, получая гроши на содержание мужа, который сидел целыми днями и грезил о цирке, лаская порой свои шпаги и вдыхая вонь цирковой палатки – того немногого, что осталось от прошлого, от того прошлого, которое и было его единственной реальностью. Октавио она отдала свою молодость. Не понимая его, как не понимала сестру, но любя так же бездумно и мощно, задавливая его своей любовью.

Не отсюда ли его патологическая тяга к самоубийствам? Каждый год, в один и тот же день. И мы-то знакомимся с ним именно в момент раздумий. Не «жить или умереть», а – как? Какую смерть выбрать? Но все это так не эстетично… А ему хочется красоты. И игры. Он играет в смерть перед собой и женой, по-настоящему тоскуя по ангелу, который рядом, постоянно рядом, но так и не сможет увести его в рай: отчаянная любовь Илуминады не позволит, не отпустит. Вот и разрывается он между желанием послушать аплодисменты зрителей и нежной улыбкой Ангела в домашних полосатых голубых носочках, обещающих покой и уют, каких лишен он в шумном квартале ангелов.

А пузыри, выдуваемые Ангелом, лопаются. И лопаются, один за другим, пузыри той реальности, которая была такой незыблемой, мощной, шумной, осязаемой. И Октавио – тихий Октавио, знающий Илуминаду насквозь, настолько, что может шепотом говорить вместе с ней – каждое ее слово он предугадывает (или просто выучил наизусть ее нехитрые речи?) – вдруг заговорил. Воспротивился. «Я не люблю тебя. Это ты во всем виновата!» – Виновата? Илуминада?…- В том, что разлучила с цирком, в том, что спасла ему жизнь? Эпилептику на канате? Но разве клоуну нужна была другая жизнь – и другая смерть? Разлученный с цирком, он начал мстить разлучнице, устраивая эти клоунские самоубийства. А разве не так? Выброситься из окна первого этажа? Выпить 14 таблеток снотворного? Игра на грани, со всегдашней готовностью принять смерть, если сможет Ангел, держащий его за руку, удержать ускользающего обратно в жизнь клоуна. И лопаются пузыри, наполняя воздух тихим звоном.

Еще был дом. Дом! Представляете, Илуминада выиграла в лотерею дом, со всей обстановкой. Разве такое возможно, скажете Вы? А вот и возможно! Хотя и настолько нереально, что на радостях ее щедрая душа одарила всех вокруг: не возьмете раскладушку? Ребенок скоро подрастет, ему будет на чем спать. А ты возьми матрас. У нас все равно будет дом! А тебе – радио. А нам? Можно нам часы? – Часы моей мамы? Да конечно! И – на все деньги, припрятанные на черный день – вина для всех. Ведь у Илуминады с Октавио будет свой дом прямо над карибским морем. Угар радости, закончившийся протрезвением: зачем же я истратила все деньги? Ведь прибыла двоюродная сестра с кучей детей и свекровью, привлеченная запахом добычи, слетелись стервятники на доброе сердце старухи. И чем помочь? Только в дом пустить, приютившись с мужем в старой цирковой палатке, пока будет построен их дом – начало новой жизни.

Но Вы же помните про мыльные пузыри? Ураган унесет их дом, и Илуминада с Октавио вернутся туда, откуда пришли: в квартал ангелов, к своей старой хибарке. Принесут все, что у них осталось: бутылку наливки да немного картошки, да старый цирковой чемодан, что прятал бедняга канатоходец от жены в подвале. Вот и все — дома больше нет. Но остались друзья, соседи, которым Илуминада отдавала свое сердце, с которыми готова была делиться последним, осталась маленькая комнатка, в которой живет двоюродная сестра с семьей, но ведь они освободят, да? Нет??? А палатка? Палатка Октавио? Но паучиха Хуана уже и на нее распространила свою власть, поселив братьев.

Вот и остались двое стариков ночью под дождем на улице. Все, что казалось настоящим, лопнуло, оставив липкий след. И последняя отрада, Магдалена, оттолкнет сестру, как и все. Проститутка и наркоманка, она сможет лишь обвинить Илуминаду в своих бедах, и уйти.

И вот тогда, когда от реальности не осталось ничего, появилась возможность начать все с начала. Ведь самое главное – оно вечное, как сказал Октавио. Два старых клоуна обрели свою жизнь. Может быть потому, что Илуминада, надрывно верящая в существование одного – ну хотя бы одного доброго человека («а может быть, это ты?» – серьезно спросит ее Октавио) после того, как обрушится все, во что она верила, ради чего жила, сможет прийти к себе самой. Жить той жизнью, которая дана ей, а не другому. Любить Октавио и быть рядом, не поглощая его своей любовью. Любить – и принимать его призвание, любить его призвание. Она останется толстой некрасивой старухой. Но его глаза засветятся, когда он посмотрит на нее. Два клоуна уйдут в свет, потому что их ждет хорошее. Они заслужили это хорошее, как заслужил успех Октавио: ведь никто на Кубе не ходит по канату и не глотает горящие шпаги лучше него.

Предсказуемый финал?..- Ну и пусть. Примитивная пьеса?..- Наверное (встречала я такое мнение). Но ведь спектакль не ограничивается пьесой. Спектакль – это еще и глаза героев, проживающих свою историю перед вами. Это и зрители, каждый со своим опытом и мыслями, сопереживающий героям и наполняющий размышлениями историю, которая становится его личным неповторимым спектаклем.

Н. Бакина