И правда, что же я так волнуюсь?…
Двадцать лет назад, подходя к паперти церкви Святой Екатерины, прохожий видел запыленные, наглухо запертые деревянные двери без малейшего указания на то, что в этом здании теплится какая-то жизнь. И можно было долго ходить меж Невским и Итальянской, даже не догадываясь, что за дверью, что на крыльце, под недвусмысленной вывеской «Дирекция Музея религии и атеизма», скрывается целый приход крипто-католиков. Мессу служили в деревянной часовне, там, где сейчас ризница. А того места, где была сама ризница, в наши дни уже не существует. Сейчас здесь Новая библиотека и лестница, ведущая в подвал. На этом месте и помещались две комнаты: стол, диван, шкафы с орнатами.
Деревянная часовня никогда не могла вместить всех прихожан. На каждой из шести воскресных Месс комнатка была забита до отказа. Люди стояли между стульями, в дверях. Дети висели, на чем только можно. «Бог всех слышит, – говорил отец Людвиг, строго глядя на винтовую лестницу, – И тех, кто на лестнице, тоже!» В помещении над часовней проходили занятия катехуменов. Оно так и называлось: библиотека отца Людвига.
И все же, в крохотной апсиде нашлось место для Христа. Маленькая дверца в стене – дарохранительница. Конечно, ни о какой лампадке и речи идти не могло. Но все прихожане знали. И, направляясь петь псалом, Женька Захаров или Юрик Аляев лихо стукались правой коленкой об пол. Несмотря на тесноту и бедность в часовне был орган. Даже два. Был специфически польский синтезатор – на нем всегда играл Толик Погодин. А остальные органисты, у кого вечно чесались пятки, садились за «Вискаунт», двухмануальный с педалью. Стараниями Сергея Петровича Варшавского он прожил долгую и насыщенную жизнь. Пожалуй, место за органом было самым свободным и комфортным в часовне. Да и там становилось тесновато, когда оба Сережи – Зуев и Тимашов, нависая сутанами над клавиатурой, пели про любовь Христа, которая «и глубока, и сильно широка».
Репетировали мы тоже в часовне. При Святых Дарах. И как-то это не забывалось. Однажды вечером зашли двое: по виду – иностранцы, по речи – поляки. Посмотрели в алтарь. Один спросил: «Здесь есть Христос?» «Да!» – хором ответили мы. Они встали на колени. Да, там был Христос. Сейчас кажется забавным, но тогда парадокса почему-то не замечалось. Ведь в длинном коридоре, отгороженном от нас дверью, обитала та самая дирекция Музея религии и атеизма. То бишь, Казанского, в просторечии, собора. И иногда дверь отворялась. Из-за стены табачного дыма возникали задорные, всегда подшофе дядьки: «Красиво поете, ребята!»
Тяжелая деревянная дверь в стене часовни открывалась в Большой храм. Туда, во тьму внешнюю, в заваленную каменными глыбами вечную мерзлоту, после своих интернациональных Месс (по-праздникам по-латыни, с проповедью на трех языках – французском, английском и итальянском) водил именитых иностранцев отец Мишель.
А в Великую субботу Мессу служили в храме. Отворялись двери на Невский проспект. Отгороженное от остального храма помещение было невелико, но по сравнению с часовней казалось огромным. Проволочная защитная сетка над головой. Осыпающаяся штукатурка. Угрожающе нависший ангел в далеком полумраке. Ноги отмерзали даже в сапогах, министранты прятали свитера под альбами. Свечи согревали пальцы. Но какое ликование, какой восторг, как до хрипоты орали в ответ отцу Евгению: «Воистину воскрес!», как всем приходом пели «Surrexit»… После Пасхи все взрослые воскресные Мессы служились в Большом храме. Осенью возвращались в часовню.
А потом появилось это чудо: проходишь из деревянной часовни по темному, жутковатому храму, похожему даже днем на огромную пещеру, и вдруг попадаешь… в Эрмитаж. Желтый цвет казался золотым. Белый слепил… Фатимская часовня. Она казалась сновидением. Но для воскресных Месс была слишком тесна. А приход рос.
И вот, отреставрировали алтарную часть. Мессы перенесли туда, а Святые Дары – в маленькую, эрмитажную, часовню. Там загорелся огонек. Деревянная часовня превратилась в ризницу. Но места в храме все равно всем уже не хватало. Люди на Сумме по-прежнему толпились в дверях. И тогда Бог стал Сам приходить к народу, к тем, кто не мог протиснуться вперед к причастию. Пробираясь между прихожанами, Христос выходил наружу. Например, при помощи отца Ангелика… А мы учились различать алтарь с дарохранительницей и просто алтарь.
Почему-то каждое пришествие отца Мачея вызывает в нашем приходе всплеск строительной активности. Ну… это просто такое совпадение. Но тогда перемены приобрели перманентный характер. Сначала расширились до трансепта. Алтарная часть стала, наконец, алтарной частью. Возникли из небытия боковые алтари. Но когда до торжественного открытия всего храма оставалось месяца полтора, единственный выживший из двух синто-органчиков, купленных на смену старому органу, страшно захандрил. И мы с Антоном Черняевым отправились к настоятелю. Отец Мачей улыбнулся: «Ну, тогда будем петь григорианику!» Григорианику петь мы не захотели. Купили «Johannus» и поставили внизу, в трансепте. А потом подняли и на балкон. Я этой операции, к счастью, не видела.
С балкона храм видится совсем иначе. Не давит высота, ближе купол, раздвигаются стены. Чувствуешь, что наше человеческое измерение – это только нижний, очень небольшой ярус. А там, выше, все это огромное воздушное пространство наполнено чем-то… кем-то другим. Когда распахнулись двери на Невский, наш храм словно открылся миру, заявил о себе, приглашая всех войти. Но сохранил свою тайну. Наверное, каждый это не раз испытал на себе: в будний день заходишь с проспекта в безмолвие храма, видишь над собою полутемный купол, но знаешь, что там, слева, в маленькой часовне тебя ждет Иисус. Правда, люди не всегда об этом помнят. Не всегда знают, не всегда задумываются. И когда видишь, как в часовню врываются, словно в магазин… становится больно.
Святые Дары в алтаре. Вообще, это очень в стиле Иисуса: так тихо, без помпы, без деклараций и приходских объявлений совершить чудо. Занять Свое место. Потому что главное событие последних недель – не освящение дверей, не паркет и балюстрада в пресбитерии, даже не новый алтарь отца Юрия, а бесшумное перемещение Христа в Большой храм. Господь уже третье десятилетие наполняет этот приход. Но после того, как столько лет Христос в Святых Дарах скромно ютился в уголке Своего дома, Он наконец вошел в него хозяином. Впервые с самого закрытия Святой Екатерины в 1938 году Он – там, где Ему и подобает находиться, там, где Его ищут глаза католика, куда невольно обращается взгляд всякого, входящего в храм. Не в часовне, не где-то в проходе сбоку. Господь больше не скрывает Своего присутствия в храме. И маленький желтый огонек напоминает человеку: не ты здесь хозяин. Здесь есть Христос!
А. Сидякина
