— Католический иконописец в России – звучит необычно. Как же так получилось?
— Я католичка, из католической семьи, родом из Белоруссии, но свое детство и юность провела во Пскове. Как известно, это город, лицом которого являются православные церкви, их там очень много, они просто как бы вырастают из земли. Их архитектура очень гармонично связана со всем городским ландшафтом. Я ходила в художественную школу, писала пейзажи. В каждом из этих пейзажей была церковь.
Постепенно в процессе формирования меня как художника настал момент выбора творческого пути. Склонности у меня были скорее к живописи, чем к графике. Вместе с тем я увлекалась прикладным искусством. Понемногу через попытки писать что-то в палехском стиле, также через палехские иконы, я приобщилась к иконописи. Что, впрочем, воспитывало, скорее, лишь эстетические вкусы, так как мне просто нравились иконы. Начала пробовать их копировать, но в богословии иконы я тогда ничего не смыслила.
Благодаря помощи католического прихода, деятельность которого была возобновлена во Пскове в начале 90-х годов, я поступила в Папскую Богословскую Академию, в Краков, на отделение сакральной живописи. Лишь попав в Польшу начала заниматься иконописью всерьез. Выбора передо мной уже не стояло. Если сакральная живопись, то именно икона!
Я прочитала множество книг об иконах, как искусствоведческих, так и богословских. Так получилось, что наш псковский священник, отец Кшиштоф Пожарский, лично знал отца Зинона – одного из самых авторитетных российских иконописцев. Познакомился с ним и новый настоятель. Благодаря этим священникам и произошла моя первая встреча с отцом Зиноном. Встреч не было так много, так как я жила в Польше, но наблюдать за путем, которым шел этот иконописец, шел так сосредоточенно и последовательно, было очень важно. Это оказало на меня большое влияние. Иногда я показывала ему свои работы, получала наставление. В большой степени меня вдохновляло то, к чему обращается этот человек в иконописном служении. Я старалась найти опору и наставника, наблюдала за его творчеством, пытаясь следовать подобным путем. Впрочем, у меня, наверное, никогда не получится так, как у него.
В Польше я познакомилась с иезуитской общиной «Экклесия». Ее члены занимаются сакральным искусством, различными его направлениями, не только иконописью. В общине также нашла соратников, с некоторыми из них мы дружим по сей день.
Потом начался самостоятельный путь. Иконопись стала моей основной профессией.
— Как возникла идея написания икон для храма св. Екатерины?
— Я живу в Петербурге не так давно. Здесь я попала в нетипичное положение: католический иконописец в православной стране. Подумала, ведь каждый из нас делает что-то для нашего храма. Для меня, прежде всего, важно сделать не то, что интересно мне, а то что было бы нужно тем, кто приходит в храм.
После разговоров о том, каковы потребности литургического пространства нашего храма, мы пришли к первой иконе – святого Доминика. Есть его иконография, близкая византийским образцам, но эта икона получилась немножко иной, она не имеет точного сходства с изображениями XIII века, однако иконография подобна.
Далее братья Доминиканцы приняли решение о написании иконы Екатерины Сиенской. Ее византийских аналогов не существует, но первые изображения появились в те времена, когда с иконами у них было много общего. Икона святой Екатерины близка, скорее, языку византийской иконы, чем готическим произведениям.
Третьей иконой стал образ святой Екатерины Александрийской, покровительницы нашего храма. Это общая для Православной и Католической Церквей святая. Четвертая икона – святой Фома Аквинский; образ еще в работе. Здесь достаточно многоплановая задача: во-первых, нет аналогов, во-вторых, в византийской иконографии практически не существует изображений людей среднего возраста без бороды. Достаточно сложно написать так, чтобы изображение было понятно католикам и оставалось при этом в рамках иконописного канона, без перехода на живопись.
— Почему иконы сейчас популярны на Западе? И вместе с тем не выглядит ли икона латинских святых как некий кич?
— Совершенно верно, сейчас на Западе существует большой интерес к иконам. Мне кажется, это связано с кризисом сакрального искусства. Оно весьма разнородно. Говоря о творческом порыве, когда вдохновенный художник создает собственную иконографию и стилистику, собственный художественный язык, можно сказать, результат зачастую категорически непонятен верующим. Иногда он даже пугает людей! Верующие не понимают того, что хотел им сказать создатель подобных произведений. С другой стороны, существует так называемый религиозный китч, когда повторяется то, что было создано предшественниками, и повторяется не в лучшей манере.
Такое положение вещей особенно часто касается изображений, которые обычно всегда присутствуют в храмах. Скажем, либо ультрасовременная живопись Крестного Пути, не воспринимаемая верными, либо очень низкого художественного уровня Крестный Путь, списанный с открыток, массово тиражированных в XIX веке. Все это есть отсутствие гармонии между верующими и художником.
В итоге, когда мы обращаемся к иконе, часто бывает так, что она гораздо более понятна, чем оба вышеупомянутых вида искусства. Она открывается человеку, не знающему икон со стороны богословия или искусствоведения, открывает ему другой мир, и человек интуитивно чувствует, что икона тесно связанна с молитвой и со Словом. Все художественные средства в иконе направлены на то, чтобы сосредоточить человека и направить его к Первообразу. Икона всегда христологична! Какой бы святой ни был изображен, мы всегда обращаемся, прежде всего, к Богу.
Если говорить о современной иконографии, наверное, ключевым становится вопрос мастерства и духовного общения с тем, кого иконописец изображает. Часто современная иконография не выдерживает никакого сравнения с тем, что много веков назад органично вырастало из традиции Церкви. Это в первую очередь связанно с тем, что наша традиция имеет большой разлом.
Мы только сейчас начинаем возвращаться к способности говорить на языке иконы свободно. Так же как в литературном искусстве, подразумевающем определенный слог и стиль, в иконописи нужно не просто знать методику и подобрать сюжет, надо вжиться в его существо и лишь тогда можно будет создавать новую иконографию; тогда это станет естественным. Существуют прекрасные примеры. Есть много современных икон, как православных, так и католических, представляющих новую иконографию. Это уже хорошее искусство, говорящее; его понимают и верующие, и даже неверующие.
— Надеемся, что иконы, написанные для нашего храма, будут примером современной латинской иконографии удачно вписанной в контекст.
— Я бы побоялась говорить о примерах, потому что не считаю себя готовой вести кого-то за собой. Для иконописца это не является целью. Я буду рада, если иконы будут служить храму; этого для меня достаточно.
Беседовал Михаил Фатеев
