В то время: Иисус сказал ученикам Своим: Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный. Мф 5, 43-48
С одной стороны — любовь-страсть, любовь-симпатия, любовь-дружба. Она рождается сама собой, мы не знаем, как именно, и уходит так же. Необъяснимая алхимия наших эмоций. Монтень, говоря о своей привязанности к де Боэси не нашел лучшего объяснения: потому что это был я, потому что это был он.
С другой стороны — любовь-добродетель. Нельзя предписать чувство, а Христос не просто советует нам любить друг друга, но напрямую обязывает: “Заповедь новую даю вам — да любите друг друга, как Я возлюбил вас”.
Значит ли это, что любовь-добродетель обрекает нас любить не-милых, не-дорогих, чуждых нам людей? Героическое усилие воли, позволяющее хорошо относиться к тем, кто нам безразличен? Своего рода добродетельное лицемерие? Не обязательно.
Для начала — просто вежливость, воспитанность и порядочность. Спокойное и доброжелательное отношение к нашему ближнему, вне зависимости от нашего настроения. Иначе говоря — самообладание. Моя способность любить больше, глубже, чем мои эмоции. В нашей культуре принято сопрягать эту вежливость с неискренностью, противопоставляя ей естественность и природность грубоватых отношений. Если следовать этой логике, то следует осудить и обычную гигиену, избавляющую нас от столь соприродных нам явлений. Вежливость и доброжелательность могут, конечно, быть лицемерны, но любая добродетель предполагает владение собой и культуру внутреннего мира. Посему, даже если это и не любовь-добродетель, то хотя бы начало моральной жизни, что тянет нас из падшей самости к вниманию к ближнему.
Сделаем еще один шаг. Осмелимся преположить, что в нелюбимом нам ближнем есть что-то неоткрытое, не изведанное нами. То, что мы знаем о нём, не исчерпывает всей глубины его жизни. Если для дальних зачастую достаточно вежливости, то для близких, для каждодневно встречаемых, для рядом с нами живущих её уже решительно не хватает. Мы думаем, что знаем всё о них, но зачастую самое сокровенное в их душах ускользает от нас. Оставим хотя бы отдушину, хотя бы возможность того, что в нелюбимом нам ближнем есть неизвестная нам жизнь. Если бы мы видели его, как Бог его видит, то любили бы. Мы же смотрим сквозь бойницу нашего эгоизма. Стоит ли удивляться, что мир кажется полем сражения?
Наконец, любить — не значит испытывать чувства. Любовь — это свойство нашей глубинной воли, а не просто нашей чувственности. Любить значит заботиться. Желать блага. Благо-творить. Искать блага нашего ближнего, выйти за пределы нашего “нравится — не нравится”.
И здесь следует признать, что своими силами мы на это не способны. Мы не можем благотворить ненавидящим нас сами собой. Как Моисей, приводящий свой народ к каменной скале, чтобы напоить его, так и мы приступаем к каменистой пустыне нашего сердца, ища там любовь. Если Господь не откроет источник вод, народ умрет от жажды. Если Бог не высечет в глубинах нашего сердца живой родник Своей любви, то наши симпатии и антипатии так и останутся предельным горизонтом внутренней нашей жизни.
В Таинствах Господь дает нам Себя без остатка. Если, приступая к Евхаристии, мы искренне признаем свою слабость и смиренно попросим Бога “прийти и вселиться в ны”, и жить в нас, и любить в нас, то Господь не оставит нас без ответа. Тот, Кто дает Свой свет и Свой дождь неправедным, не откажет в Своей любви тому, кто хочет исполнить Его заповедь.
о. Павел Сысоев ОР
