ОЖИДАНЬЕ ЧУДА И ЛЮБВИ (9)

Особенно ему понравилась история про сосульку—елочную игрушку. В той истории были и другие игрушки, но мышонок думал только о сосульке. Вспоминал, как она грустила, как ей было одиноко, несмотря на множество игрушек вокруг.

Но главным было другое! Она плакала! Филимон не вполне понял, как это произошло. Большой шар сказал, что вода попала внутрь. К нему внутрь тоже попадает вода, но разве он от этого плачет? А сосулька—плакала. Плакала, узнав, наконец, что такое снег, кирпичи, дождь. Она плакала, потому что таяли ее сестры-сосульки за окном. Она стала настоящей!

Мышонок смотрел в темноту. Она стала настоящей, узнав о мире за окном. А он? Ведь он тоже так много узнал в этом ящике, не меньше, чем когда-то в школе: о Человеке, о том, что рядом всегда есть кто-то…

Филимон не знал, можно ли стать настоящим, если ты уже настоящий, не понимал, как это может быть, но чувствовал, что становится еще более настоящим.

И от этого сделалось так тепло,так радостно. Он улыбнулся в усы и пропищал: «я живу, я—настоящий!»

Царь родился! Царь родился!—Филимон бегал по ящику, снося все на своем пути.—Как родился? Он же должен был прийти? Как он придет, когда он в пеленки завернут и лежит? И вообще, еще ходить-то не умеет? Ох уж эти люди! Вечно с ними все не так: Филимон был уверен, что они говорили именно о пришествии царя. А оно вон как вышло: только родился. А от маленьких детей – этому его учила мама – надо держаться подальше: за хвост дернут, за усы схватят, и вообще, неизвестно, чего от них ждать.

Набегавшись, мышонок сел в углу, где так чудесно пахло сыром. Он грустно смотрел в одну точку, погруженный в невеселые мысли. Краем уха он слышал, как по комнате, разговаривая на ходу, вышагивал Молодой лев. Уши мышонка по привычке повернулись в сторону говорящего.

А послушать было что: оказывается, когда пришло время царю родиться, его родители зачем-то поехали куда-то. Филимон не мог одобрить такого неразумного поведения. Сурово встопорщив усы, он стал слушать внимательнее.

И прибыли они в какой-то город. По непонятной причине, в этот город, кроме них, приехало еще много других людей. И они набились во все дома, просто как сельди в бочки – Филимон никогда не видел ни селедку, ни бочку, но его мама говорила именно так, когда хотела сказать, что где-то слишком много мышей и им стало тесно.

Мышонок был уверен, что родители царя – а почему они, кстати, не царь с царицей?—отправятся во дворец. Но не тут-то было: они стали ходить по городу и искать себе место. Но куда бы они ни стучали, места для них нигде не находилось.

«Совсем, как там, в моем сне»,—думал мышонок. Он только не мог понять: почему? Почему никто не впускает их? Ну, тесно. Но неужели нет какого-нибудь закутка? Вот он бы обязательно впустил. Даже в свой ящик, которым он так дорожил.

Филимон задумался: а он пустил бы только царя? А если бы это был не царь? Пустил бы он в свой ящик неизвестно кого? Думать об этом было сложно. Его усы слегка повисли. Но потом он решил, что пустил бы. Во всяком случае, он надеялся на это.

Но самым непонятным для мышонка было то, что Молодой лев утверждал, будто царь не только родился, но и рождается. Каждый день. – «Очень неудобно»,—решил Филимон. И не где-нибудь, а в сердце. Надо только дать ему место.

У мышонка голова пошла кругом. Нет уж, с этими людьми ни до чего разумного не договоришься. Вечно все запутают. Да и нет на груди никакой двери в сердце, он проверял.

Филимон понял одно: царь к нему не придет. И ему стало грустно.

А потом он почувствовал, что кто-то легонько гладит его по голове. В ящике никого не было. Но мышонок не боялся, он знал, что это был тот, Присутствующий.

Заходи. Добро пожаловать.

И знаете, он все-таки пришел. Филимон не видел его, ведь в ящике по-прежнему было темно, и все же знал, чувствовал, что он пришел. Пришел к нему, простому маленькому мышонку!

—Кто ты?

—А разве ты не знаешь?

Мышонок почувствовал тепло и радость от улыбки, которая явно слышалась в вопросе.

—Ты – тот царь, которого я жду? Ты – тот Человек, о котором я столько слышал? Или…или Ты тот, Кто присутствует?

Он помолчал.

—Почему Ты раньше не приходил?

—Я всегда был рядом, ты же знаешь.

—Да… Филимон знал. Даже когда он сомневался в том, что Он есть, он в самой глубине сердца знал, что Он есть.

—Да, я знаю,- мышонок смущенно поморщил носик.—Но… кто же Ты?

Он молчал, а мышонок смотрел на Него, только никак не мог понять, как он видит его, не глазами – он не знал еще, как зорко сердце, когда оно перед Ним. 

Мышонок смотрел, и понимал. Понимание возникало где-то в сердце, а он принимал его. И смотрел на Него.

—Почему Ты пришел ко мне?

—Ты сам пригласил Меня. Помнишь, в той переполненной комнате?

Филимон кивнул. Он понял.

—А раньше?

—Я всегда был рядом. Ведь ты живешь в Моем доме.

Мышонок снова кивнул. И если бы мог, наверное, взлетел бы от радости. А так он просто улыбнулся.

—Как Тебя зовут?

—Можешь называть Меня—Адвент. Красивое имя?

—Очень!

Мышонок знал, что теперь все будет иначе, хотя и останется таким как было. Будет ящик, салфетка, на которой он спит, люди, которых он узнает по шагам, и разговоры, дающие ему пищу для размышлений. Возможно, будет даже кусочек сыра. И все же будет по-другому, ведь Он пришел. Пришел, чтобы остаться с ним.

—До завтра. Я люблю Тебя.

И Филимон крепко заснул.