Игры… Это то, что показывают нам прежде всего – игры, в которые играют артисты и герои, игры, которые актуальны для нас нынешних не меньше, чем для парижан XVIII века. Игры в любовь. Игры в чувства и с чувствами. Такой налет ненастоящести присутствует во всем. Я вижу не героев, а артистов, играющих этих героев. Недосказанность, недопоказанность, как кажется: слова заменяются движением, почти (и снова – «почти», снова «недо-») балет сменяется речью, чтобы превратиться в пластически-поэтическое повествование. Красивое, но не трогающее душу, не захватывающую воображение, не заставляющее соучаствовать. Одним словом – игра.
Вальмон играет с Сесиль, с мадам де Турвель; маркиза де Мертей — с Дансени, и оба играют в кошки-мышки друг с другом, оспаривая роль кошки – роль сильнейшего, ведущего. Один проиграет, иначе не бывает. Но пока идет игра, пока сменяются перед нами сцены, демонстративно-символично обозначенные лишь легкими штрихами карандашного наброска. Черно-белое графическое изображение: лаконичное, может – пустое, как внутренний мир героев? Они мало говорят о чувствах, которые выплескиваются в речь тела, зато телесное присутствует на сцене осязаемо до неприличия. Это тоже две разные грани: неуловимость, невысказуемость чувств и грубость телесности. Грани, которые для Вальмона не сводятся в одно. Он играет в одно и другое. Пока он играет, пока он стоит над ними – он силен, он может победить в своей игре.
Но в этом и заключается опасность любой игры: можно заиграться. И тогда жизнь возьмет свое, вырвется за пределы, назначенные ей, завладеет тем, кто пока еще думает, что он ей руководит. И тогда соединятся музыка, слова, пластика, и из безучастного зрителя я стану сопереживающим, поверю героям. И опустится на сцену люстра, превратившись в огромную клетку, заключающую в себя героев, сменившую собой маленькую, куда робкие руки Сесиль и Дансени опускали свои письма, когда еще только учились играть в эту опасную игру в любовь. Вокруг этой клетки закружатся маркиза, Вальмон, мадам де Турвель, Дансени – она будет манить, как магнит, всех, кто вступил в опасные связи, стремясь захватить, поглотить…
Они не могут иначе, они и вправду уже не могут иначе, потому что стали пешками в этой игре. Опасной игре. Разрушающей. Опустошающей. Сводящей с ума. Потому что нельзя играть в любовь.
Обезумевшая мадам де Турвель; Вальмон, убитый на дуэли, куда он заявился пьяный – от вина? От любви? От безнадежности? — Беременная Сесиль; маркиза де Мертей, испугавшаяся любви, не пожелавшая подчиниться ей, требующей жертв, желая остаться выше, играть, руководить, владеть – и потому потерявшая все, оставшаяся в одиночестве. Кто проиграл: Вальмон, подчинившийся чувствам и умерший, или она, отвергнувшая их – и оставшаяся жить, чтобы год за годом переживать одиночество, тоску, безнадежность – пытаясь надеяться на будущее, которое заранее отвергает ее?
Опасные связи, опасная игра, оставляющая на губах вкус тоски – тоски по жизни, по искренности, по любви. Может, для того и нужна эта история, чтобы посмотреть на себя и отбросить недостойное жизни, выйти на улицу и подставить лицо ветру, раскинуть руки – и жить, жить, жить…
Н. Бакина
