Действие этого удивительного фильма начинается в пустой петербургской комнате. На стенах и потолке роскошная лепнина, видны следы затевающегося ремонта. Из распахнутых окон с улицы доносится бодрый голос, предлагающий обменять какие-то десять крышек на фирменный бокал и карту исполнения желаний. В гулкой пустоте раздаётся дребезжащий телефонный звонок. Никто не спешит поднять трубку старенького аппарата. Никто здесь не живёт. На другом конце провода и света в своей нью-йоркской квартире тщетно ждёт ответа немолодой уже человек.
По названию, взятому из эссе Иосифа Бродского, мы догадываемся, что фильм будет о нём. Однако авторы (режиссёр Андрей Хржановский, прославившийся чудесными мультфильмами, и сценарист Юрий Арабов, сотрудничающий с Сокуровым) поставили перед собой другую задачу. Вот, что говорит сам Андрей Хржановский: “Это не биография Бродского, не его портрет, хотя мы снимали картину в Петербурге, в тех самых “полутора комнатах”, которые описаны поэтом, где жила его семья — в знаменитом доме князя Мурузи на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля. Наш фильм — про человеческую судьбу, про родителей, про семью, про Родину, про жизнь, про смерть”.
После выдворения из страны Бродский ни разу не был на Родине. Герой же фильма возвращается в “самый красивый город на свете”, в попытке заново понять ту ушедшую действительность, в которой вырос и в которой вынужден был оставить престарелых родителей. Он садится на безлюдный корабль и плывёт через море, через реку Стикс, через время — как вам угодно. Фильм вообще насыщен до предела символами, отсылками, поэтическими образами. Как, например, эпизод, где авторы вспоминают страшную сталинскую компанию против ” безродных космополитов”. Мальчик Ося видит, как над Ленинградом по-шагаловски взлетают и собираются в стаи музыкальные инструменты и улетают куда-то далеко от “равнодушной отчизны”. Поразительная оригинальность этого фильма в гармоничном сочетании различных жанров: художественного и документального кино, кинохроники тех лет и точно стилизованных под неё игровых эпизодов, мультипликации на основе рисунков поэта и старых фотографий. Фильм наполнен стихами и цитатами из прозы, которые читают за кадром то сам Бродский, то артист Вениамин Смехов. Роль поэта прекрасно сыграл петербургский режиссёр и актёр Григорий Дитятковский.
Сергей Юрский вместе с Алисой Фрейндлих создают образ советской интеллигентной четы, обитающей своим тихим уютным мирком в коммуналке. Родители поэта были широко образованными людьми: отец нобелевского лауреата имел два высших образования, знал немецкий и латынь. Мать владела немецким и французским. Обучать сына языкам они боялись, чтобы он не выделялся из числа сверстников. Страх за свою жизнь и за жизнь близких вообще был одним из постоянных чувств советских людей в сталинскую эпоху. Бродский вспоминает, как мать старалась не реагировать на улице на французскую речь и даже скрывала свое знание языка от сына. При этом — “Мы никогда не понимали твои стихи” — говорит в фильме мама Иосифу. Разве для неё и отца важна его “нобелевка”? Для них важен их дорогой Ося и то, что он покушал вчера. Наверное, образы родителей Бродского, как и любые воспоминания, в которых стирается всё плохое, несколько идеализированы. Но Андрей Хржановский поясняет, что снимал не биографию Бродского, а признание в любви к матерям и отцам старшего поколения россиян.
Действие фильма развивается в великолепных декорациях нашего города. Бродский вспоминает, как отец на прогулках по Ленинграду рассказывал ему об истории зданий, о живших в них людях. Поэт говорил, что изучал историю античности и Египта по архитектуре города. “Его архитектура, перспектива безупречны, на этом фоне человеческая лажа еще заметнее” — писал Бродский. С любовью заснятый на плёнку Санкт-Петербург — тоже одно из важных действующих лиц фильма. Кинолента “позволила мне снова увидеть ваш блестящий, неповторимый город”, — сказал выдающийся итальянский писатель и сценарист Тонино Гуэрра — “И опять передо мной стоит проблема: что более прекрасно — Венеция или Санкт-Петербург? Андрей сделал фильм, в котором мир увидит и красоту Северной Венеции, и красоту поэзии Бродского”.
Будущий лауреат Нобелевской премии рос поразительно свободным духом человеком. Наверное, именно эта свобода духа, а вовсе не несуществующая “антисоветчина” так пугала власти. “Свобода нужна для того, чтобы ходить в библиотеку” — писал Иосиф Бродский о “книжной” природе своего поколения — “Если мы делали этический выбор, то исходя не столько из окружающей действительности, сколько из моральных критериев, почерпнутых в художественной литературе. Мы были ненасытными читателями… Книги приобретали над нами абсолютную власть. Диккенс был реальней Сталина и Берии… это поколение оказалось одним из самых книжных в истории России — и слава Богу…”. ” Для этих людей цивилизация значила больше, чем насущный хлеб… Это было единственное поколение русских, которое нашло себя, для которого Джотто и Мандельштам были насущнее собственных судеб”. В конце 50-х годов Бродский самостоятельно выучил английский и польский языки. Существенным здесь оказалось и то обстоятельство, что по-польски можно было прочитать таких недоступных в СССР авторов, как Кафка, Фолкнер, Пруст и многих других. В советские времена Польша представала в роли своеобразного “окна в Европу”, в мировую культуру, отрезанную железным занавесом. Бродский был увлечён польской поэзией, перевел несколько текстов Константы Ильдефонса Галчинского.
Вот цитата из стенографии печально известного суда над поэтом: — Судья: “Кто вас причислил к поэтам?” — И. Бродский: “Я думаю, это от Бога…”. О религиозности Бродского написано довольно много противоречивого. Конечно, поэт не был воцерковлённым христианином, и его жизнь вряд ли может послужить католику образцом для подражания. На первый взгляд удивительно то, что человек, ходивший в советскую школу, воспитывавшийся в нерелигиозной семье, да и сам говоривший о религии такое, что отпугнет любого верующего, станет автором “Сретенья” и доброго десятка стихотворений о Рождестве Христовом. Возможно, христианское мировоззрение приходило к Бродскому через любимых им поэтов, вообще через углубление в европейскую и мировую культуру. Клайн, исследователь творчества нобелевского лауреата, статью о религиозности поэта заканчивает так: “Независимо от личной веры или неверия Бродского, для читателей ‘Presepio’ и других рождественских стихов, важнее всего то, что все они являются глубоко религиозными произведениями. Они наполнены благоговением пред Божественным и чувством, названным … “великой тайной Священного”. А вот поражающая своей точностью характеристика духовного состояния своего времени:
“…Нынче поклонники оборота
“Религия — опиум для народа”
поняли, что им дана свобода,
дожили до золотого века.
Но в таком реестре (издержки слога)
свобода не выбрать — весьма убога.
Обычно тот, кто плюет на Бога,
плюет сначала на человека. “
Или удивительное по смелости стихотворение, написанное после разрушения в 1966 году великолепной Греческой церкви на Лиговке:
“Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали греческую церковь
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадёжное…
…Одно,
должно быть, дело нацию крестить,
а крест нести — совсем другое дело…”
Почти не заметно промелькнувший в нескольких кинотеатрах страны фильм не был обделён наградами:
2009 г. — Приз “Хрустальный глобус” в конкурсной программе “К Востоку от Запада” на 44 МКФ в Карловых Варах (Андрей Хржановский).
2009 г. — Гран-при “Золотая ладья” на XVII РКФ “Окно в Европу” в Выборге (Андрей Хржановский).
2009 г. — Специальный приз жюри “Серебряная ладья” за лучшую женскую роль на XVII РКФ “Окно в Европу” в Выборге (Алиса Фрейндлих).
2009 г. — Специальная премия Мирона Черненко Национальной премии кинокритики и кинопрессы “Белый Слон” (Андрей Хржановский).
2010 г. — Премия “Ника” за лучший игровой фильм (Андрей Хржановский).
2010 г. — Премия “Ника” за лучшую режиссерскую работу (Андрей Хржановский).
2010 г. — Премия “Ника” за лучшую сценарную работу (Юрий Арабов, Андрей Хржановский).
“Полторы комнаты или Сентиментальное путешествие на родину” — своеобразное и мастерски выполненное произведение киноискусства, которое стоит увидеть.
” …Мой голос, торопливый и неясный,
тебя встревожит горечью напрасной,
и над моей ухмылкою усталой
ты склонишься с печалью запоздалой,
и, может быть, забыв про все на свете,
в иной стране — прости! — в ином столетьи
ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,
и я в могиле торопливо вздрогну.”
Евгений Мартынович
