Действительно, что же такое «имаго»? Термин пришел из биологии, как известно первой специальности Улицкой, и обозначает окончательную стадию развития насекомых. Это – бабочка, вылупившаяся из куколки и расправившая крылья. Сама писательница говорит в одном из интервью, что в этом названии есть что-то рациональное, оценочное. Вариант же «Шатра» несет в себе идею прощения и примирения, которая по-новому раскрывает содержание книги, придавая ей более российский смысл и связывая ее с классической русской литературой.
Тем не менее, ни в одном интервью и ни в одной рецензии мы не найдем объяснения, почему именно шатер и почему он зеленый?
Казалось бы, ответ лежит на поверхности. В главе «Зеленый шатер» одной из главных героинь, Ольге, сниться зеленый шатер. В этот шатер стоит очередь из живых и мертвых, а по мере приближения этот шатер становиться золотым. И религиозная подруга Ольги, Тамара, определяет его как «чертог».
Трудно поверить, что этот образ возник из неоткуда. Может быть, есть подобные шатры в европейской литературе? Может быть, стоит поискать ключик к разгадке в архитектуре или в иконописи? Но ни одна из приведенных в книге церквей не имеет шатрового завершения. Да и икон с подобной символикой мне найти не удалось. Что же касается литературы, то и тут меня ждало разочарование. И все-таки это очень интересный образ, заставляющий смотреть на произведение под определенным углом, вынести за скобки размышления о личинках и глубокие философские мысли литератора, школьного учителя трех главных героев, об инициации. Этот образ переводит произведение в формат 3D. И вносит в него более глубокий, христианский смысл.
Объяснение не лежит на поверхности, но, все же, попробуем его найти. Зеленый цвет в иконописи является символом Святого Духа. Это – цвет вечной жизни и вечного возрождения. Цвет весны. Не зря же в православной традиции Духов День именуется «зелеными святками».
Что же касается шатра, то это явление в древнерусской архитектуре появляется примерно во времена Ивана Грозного. Раньше церковь венчал купол, в барабане которого не редко можно увидеть изображение звездного неба. В древности еще любили изображение Христа Пантократора, Вседержителя. Ярое Око. Господа, Грядушего на суд.
Под куполом, шатром, собирается Церковь, эклессия, собрание верующих. Собрание, составляющее целую вселенную. Обитаемую вселенную – именно так переводиться слово «ойкумена».
Если вплести все эти образы в смысловую канву книги, то перед нами откроется дивная картина. Зачем столько историй? Почему даже проходной персонаж, занюханный гэбешник или случайный сын уголовника, имеют свою историю? Это – не женский треп на кухне, как охарактеризовал книгу один критик. Это – образ вселенной, где каждому свое место и время. Где каждому отведено свое пространство и каждый по-своему важен. И все это множество героев и персонажей ходит под Богом, вершащим суд. Каждому задается вопрос о его цене. И этот вопрос бьет в самое больное место, в то место, где живет любовь к самым близким и дорогим.
Сколько ты стоишь? – спросят каждого. И вопрошающим будут представители безбожной власти. Власти, в которой сын русских эмигрантов Пьер Занд видит только черные краски, но которая складывается из множества людей, давших свой ответ о смысле существования.
Помниться, когда я училась в институте, один из наших философов объяснял нам смысл религии большевиков. Это – вывернутый чулок. Выпускники и семинарские недоучки не могли придумать ничего другого, как только извратить то, что вдалбливали в их головы. Помните, Железный Феликс мечтал стать католическим священником, а Сталин… Они строили свой зиккурат и возжигали на его вершине огонь, чтобы его было видно издали, чтобы он притягивал множество поклонников, приносящих жертвы и готовых стать жертвой.
Только Миха с говорящей фамилией Меламид (учитель) не может дать ответа. Ему нет цены. Он не продается и не покупается. В нем нет гибкости и изворотливости. Его несколько книжная мораль не совместимая с жизнью, поэтому для него единственный выход – не отъезд заграницу, а окно. Все остальные находят для себя лазейки. И их нельзя осудить. Их можно только понять и пожалеть, потому что все эти персонажи настоящие. Такие же, как мы, топчущие те же улицы и заходящие в те же магазины.
В этой книге есть прошлое, в лице вдов великих писателей, настоящее – это персонажи. И будущее – мы, читатели, которые, в принципе, отвечают на те же вопросы, но перед несколько иной властью. Мы тоже часть этой обитаемой земли, но понять свое место мы можем, только взглянув на себя со стороны.
В мультфильме «Принц Египта» есть песня, исполняемая мадиамским священником Иофором, «чтобы увидеть свое предназначения, нужно взглянуть на свою жизнь взглядом с Небес» (за точность перевода не ручаюсь). Мы смотрим на героев Улицкой отчасти этим небесным взглядом. Мы видим, как их судьбы сплетаются в причудливый узор.
И в этом узоре мудорствования об имаго приобретают несколько иной разворот. Перед нами не становление некоего социального типа. Перед нами, пользуясь словами Николая Гумилева, «тварь скользкая», ревущая от сознания бессилья, «почуя на плечах, еще не появившиеся крылья». И, продолжая цитировать Гумилева, книга о том, как «кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства».
Перед нами снова, как в русской литературе XIX века ставятся вопросы о ценности каждой человеческой души и о том, как эта душа возрастает. Вопросы воспитания, а не вопросы идеологии. «Стратегия пробуждения», которую вырабатывал школьный учитель, тем самым изменив судьбы главных героев, нужна и нам читателям. Она требует новых ответов и подходов. Улицкая не дает готовых рецептов. Следуя типично еврейской традиции воспитания, она рассказывает бесконечные «мейсы», втягивая нас на свою территорию, в свою ойкумену, и предлагая дать свои ответы и свои пути.
Анна Гольдина
