Глубокоуважаемый Дмитрий Кириллович, глубокоуважаемый Дмитрий Викторович, дорогие коллеги – участники конференции!
Благодарю Вас за приглашение на Межрелигиозную научную конференцию «Конфессии в зеркале науки», и позвольте мне начать свой доклад, цитируя недавнее утверждение нынешнего представителя Святого Престола в Российской Федерации, Апостольского Нунция Ивана Юрковича. Он сказал: «Трудно воспитывать в современном обществе, так как оно переживает кризис процессов социализации и передачи ценностей и отмечено, среди прочего, феноменом глобализации и экономического кризиса. Социологи, философы образования и педагоги обобщают выражением «воспитательный кризис» характеристики общества, которое затрудняется передавать, указывать, сообщать ценности и идеалы, достойные человека».
Очевидно, как этот «воспитательный кризис» затрагивает все основные моменты процесса воспитания, ведь воспитание — это основополагающая проблема любого общества, имеющего гражданское сознание. Уже начиная с семьи, ребенок как бы под “осмотическим давлением” учится входить в отношение со всеми и всем, это продолжается в школе и в зрелости и преклонном возрасте, где человек всё еще учится думать, глубже осознавая и чувствуя “вкус” слов и идей молодости.
Часто кажется, что важность и неотложность этого дела, дела воспитания, не достаточно оценивается: наоборот, во многих случаях, воспитание сводится к техническому, психологическому или политически-выгодному вопросу. Отец Луиджи Джуссани, итальянский священник, богослов и истинный воспитатель целых поколений молодых, и не только молодых, людей, уже больше пятидесяти лет тому назад, когда он преподавал религию в лицее в Милане и потом богословие в университете, говорил: “Пожалуйста, отправьте нас скитаться голыми по улицам, возьмите всё, но не отнимайте у нас возможность воспитывать!”. И через тридцать лет, с горечью он констатировал: “Мы — христианский народ — искали всего, но пожертвовали именно свободой воспитания”.
Я думаю, что вопрос об образовании, и в частности о духовном образовании как в России, так и на западе, это прежде всего вопрос о свободе воспитания, что может осуществляться по-разному в зависимости от контекстов и возможностей.
На западе, и я здесь имею ввиду такие страны, как Италия, Испания и Франция, можно еще говорить о ситуации, где с большим трудом допускается концепция государства “защитника или поручителя” свободы воспитания, хотя школа — “общественная” благодаря функции, ею исполненной, а не субъекту, ею управляющему. К сожалению, до сих пор “государственная школа” отождествляется со школой “общественной”, и “не государственная” — с “частной”, когда на самом деле слово “общественное” квалифицирует деятельность, относящуюся, из-за своей собственной цели и способа ее осуществления, к общественному пространству и общему благу.
Сдвиг в сторону свободы воспитания, который требовал один из отцов основателей Европы, Луиджи Стурцо, в дни Учредительного Собрания Европы еще не осуществился, а его слова, написанные уже шестьдесят лет назад, кажутся еще актуальные. Он пишет: “Я сражаюсь против всеобъемлющей государственности, этой болезни, которая всё больше и больше распространяется в так называемых демократических странах, которая в Италии (как и во Франции) душит школу”. И в одном письме пишет: “Речь идет о структурном пороке нашего преподавания; на хватает свободы; господствует единообразие, выдвигаемое чиновниками и утверждаемое политиками. Не хватает также интереса государства к проблемам школы, к применению ее методов к современным требованиям. Может быть даже больше: существует некоторое недоверие по отношению к духу свободы и самосознательности человеческой личности (…). Много говорится о свободе и о защите свободы; на самом же деле мы практически задыхаемся от связывающего духа любой деятельности, за которую берется государство, начиная с экономики, увязшей в управленчестве и заканчивая политикой, быстро шагающей к партитократии, и школой, монополизированной государством и поэтому бюрократизированной”, конец цитаты.
Свобода воспитания подразумевает наличие свободных школ, где богатство прошлого: этнического, религиозного, культурного предлагается в настоящем, где оно осуществляется в новых опытах. Как написал Джон Генри Нюмен: “Предание, традиция является тем путем, через который вещи доходят до нас; доверять ему — естественно и необходимо; оно является источником знаний, к которому мы каждый день прибегаем. Более того, предание — это действительно рациональная основа, причина, до определённой степени, чтобы верить”.
Об этом понятии, о традиции, говорит отец Джуссани, называя ее “первым словом воспитательного вопроса”. Процесс воспитания — это явление, которое относится к настоящему, и это значит, что только в настоящем опыт прошлого, то что передается через историю как ценности, мировоззрение и способ мышления, может стать воспитанием.
Прибегая к определению австрийского богослова Юнгмана, Джуссани утверждает, что “воспитание — это введение во всецельную реальность”. Читаю из его книги «Рискованное дело воспитания», (эта книга, которая была написана больше тридцати лет тому назад, и много раз переиздана на разных языках, сжато представляет собой синтез воспитательного метода этого итальянского священника, который посвятил всю свою жизнь воспитательному делу). Джуссани пишет: “Интересно отметить двойное значение слова “всецельное”: воспитание — это, в действительности, развитие всех составляющих личности до полной их реализации, и в то же время — утверждение всех возможностей активной связи этих составляющих со всей реальностью. Иначе говоря, одно и то же явление обеспечивает и полноту всех измерений, составляющих личность, и полноту ее связей с внешним миром”.
Но эта целостная реальность, с которой человек имеет дело, с каким взглядом, по каким критериям, то есть, с какой гипотезой о смысле он будет строить с ней отношения? Всегда человек может что-нибудь познать, благодаря какой-то рабочей гипотезе: родитель, воспитатель вводит ребенка в отношение с реальностью, предлагая ему определенную гипотезу о смысле, и это именно прошлое, наследство прошлого. Все это обозначает, что первичное условие или первый основополагающий фактор воспитания — это богатство традиции. Пишет Джуссани: “Этого требует сама природа, тождественным образом во всех своих областях. Загореться этой гипотезой — свойство гения; предлагать ее ученикам — человечность учителя; принимать ее как свет, озаряющий наш путь,- первый разумный шаг ученика”.
Смысл жизни, значение жизни должно в первую очередь определяться в предложением прошлого. Слово предание, традиция означает не простой набор сведений, поведенческих устоев или готовых ответов на все возможные жизненные вопросы, а прежде всего смысл, который ею передается. Воспитание находится в прямо пропорциональной зависимости от преданности, верности и сознательности прошлого, которыми воспитатель обладает. И с этой точки зрения мы можем говорить и о воспитании, которое осуществляется в личном отношении между воспитателем и воспитуемым, и о том воспитании, которое является целю школы и других образовательных учреждений. Ведь задача образовательного учреждения в том, чтобы распахнуть разум, развивать личные способности, способствовать формации и развитию личного самосознания так, чтобы уже во время формации, и потом в исполнении своей ответственности взрослого человека, ученик стал способен войти в отношение с вещами, с людьми и с самим собой обоснованно, осознанно и критично.
Долгие годы, особенно на западе, предпочтение отдавалось так называемой “единой школе”, где речь шла не только о том, о чем я уже говорил в начале своего выступления, упоминая общественное и частное, а также о том, что старались построить такую модель “нейтрального воспитания”, где всякая мировоззренческая позиция, в том числе религия, считалась бы сугубо индивидуальным фактором, никак не влияющем на процесс обучения, сведя его таким образом к накоплению технических навыков, пригодных для трудового рынка.
Мы говорили о традиции и о том, что в воспитателе она становится живым предложением в настоящем, родитель ли он или учитель. Используя рюкзак в качестве, как мне кажется, прекрасного сравнительного образа, Джуссани описывает этот момент передачи. Он говорит: “До десяти лет (а сейчас, возможно, и раньше), ребенок еще повторяет: “Так сказала учительница, так сказала мама”. почему? потому что, по природе, тот, кто любит ребенка, кладет в его рюкзак все лучшее, что он сам прожил в жизни, то лучшее, что он сам выбирал. Однако в определенный момент природа наделяет ребенка, того, кто был ребенком, инстинктом взять рюкзак и поставить его перед собой, перед глазами (по-гречески это обозначается словом pro-bàllo, от которого образовано “проблема”). Следовательно, что было нам передано, должно стать проблемой! Если это не становится проблемой, он никогда не станет зрелым, и как оставить, так и принять его можно будет только иррационально. Как только мы поставили перед собой рюкзак, мы тщательно пересматриваем его содержание. Все на том же греческом, “тщательный пересмотри, взвешивание” называется krinein, krisis, от которого происходит слово “критика”. Таким образом, критика состоит в том, чтобы отдавать себе отчет о причинах вещей, и не имеет непременно отрицательного смысла”.
Без этого критического труда, без сравнения того, что получено, с нашей исконной человеческой природой, и это значит с нашими потребностями в истине, красоте, добре, любви, воспитание самого себя и других может осуществиться только инстинктивно, реактивно, будто реактивность психическая или умственная являлась бы последним критерием для суждения. А этот труд требует свободы прежде всего в воспитателе, потому что, убедительным образом он может предлагать только то, что уже сам проверил как хорошее и необходимое для себя, и поэтому свобода вступает в игру в той позиции, которую воспитатель принял по отношению к прошлому.
И здесь мы находимся перед третьим фактором воспитательного процесса, который Джуссани именует “риск”. Воспитание — это не просто выдвинуть предложение и всё; опыт, который подросток или молодой человек переживает вставит перед ним вопросы, на которые он сам призван ответить. Здесь его ответственность. Воспитание, в этом смысле, выражается в помощи, данной воспитателем, в иллюстрации этих ответов: это значит показать, что традиция, пережитая лично в настоящем, отвечает на вопросы лучше других гипотез. Таким образом воспитатель становится настоящим учителем, и мы все знаем, как особенно сегодня молодежь нуждается в настоящих учителях. Этот третьей момент называется “риск”, потому что воспитатель подвергается возможности получить отказ от ученика, который может отрицать то, что он получил, выбирая другое. И тогда мы понимаем, что воспитательная работа очень близка к отцовству, где отец продолжает надеяться даже тогда, когда кажется, что всё потеряно, а любовь к истине и к этому конкретному человеку, его сыну, позволяет ему продолжать и не сдаваться. В этом рискованное дело воспитания: любить и предлагать, и сопровождать в проверке, чтобы человек, которому сделано предложение, мог собрать доказательства его истинности и благости, как собрали их мы.
Эта динамика передачи и проверки, как мы уже сказали, может произойти в любом воспитательном и образовательном учреждении, как в порядке личного отношения между воспитателем и воспитуемым, так и через само образовательное учреждение, явно и открыто предлагающее определенный мировоззренческий горизонт.
Составляющий фактор предложения, подвергающегося проверке, это несомненно религия. Речь здесь идет не просто о религиозном образовании в смысле преподавания религиозного предмета или обучения “церковных кадров”, а прежде всего о религиозном измерении как об одном из основополагающих факторов человеческой жизни, и поэтому воспитания.
Чтобы, все-таки, ограничивать наши наблюдения, буду кратко говорить о ситуации религиозного образования в узком смысле этого слова. В этом контексте преподавание религии на западе осуществляется по-разному. В Италии, благодаря соглашению между Католической Церковью и итальянским государством, в государственных учреждениях семьям школьников предоставляется выбор между предметом католической религии, альтернативным курсом, организованным самой школой, самостоятельной работой или работой с преподавателем, либо сводным часом. Католическая религия не как катехизация, а как предмет, таким образом, входит в конечную воспитательную цель школы, и преподаватели, назначенные самой Церковью, преподают её согласно программам, утвержденным церковной властью. Почти во всех не государственных школах – их почти пятнадцать тысяч, из них больше девяти тысяч католических или созданных семьями и преподавателями на фоне социального учения Церкви — религия включена в обязательный учебный план. Во Франции, как известно, религия считается совершенно личном делом, и, за редким исключением, не находит места в государственных школах. В Испании, ситуация похожа на ситуацию в Италии. В Германии преподавание религии входит в учебный план и осуществляется Протестантскими конфессиями, Католической Церковью, иногда Православной Церковью и евреями.
В итальянских университетах религиозное образование можно получить только в Католическом Университете в Милане и в церковных — епархиальных, межепархиальных и папских институтах и университетах: в учебные программы государственных университетов оно не входит.
Я думаю, что ситуация в России очень интересна: введение в учебную программу основ религиозной культуры выводит на первый план такой принцип, согласно которому религия и духовное образование входят в определение личности и воспитания человека, и имеют социальное и общественное значение.
В завершение своего выступления хочу поделиться с вами одним фактом, о котором я недавно читал. Несколько месяцев назад в городе Кампале в Уганде, группа взрослых основала школу Giussani High School. Для тех, кто видел на первых страницах газет или в передачах драматические репортажи о детях солдат, эти слова могут оказаться особенно пророческими и выразительными. В такой ситуации, где не хватает материального содержания, где беспощадная война и политическая нестабильность определяют повседневную жизнь, эти родители объяснили, что, цитирую, “мы создали школу потому что, мы желаем, чтобы дети и подростки, как и взрослые, узнали настоящую ценность, которую они представляют. И на сам деле, кто сможет им помочь стать взрослыми, если они не смогут ходить в школу? Поэтому мы решили создать удивительное “место” компании и дружбы, чтобы эти дети могли бы открывать самих себя, и стать способными оказаться перед лицом жизни и принимать решения”.
Спасибо за внимание.
монс. Пьетро Скалини
