Но этот спектакль совершенно не подходит Вам, если Вы ждете волшебства и огней на рождественской елке. Он не подходит Вам, если все, чего Вы хотите – это познакомить ребенка с текстом Э.Т.А.Гофмана (спектакль поставлен по мотивам сказки, по пьесе А.Строганова), если ждете красивых платьев и легких танцев, светлой сказки с привкусом марципана.
Спектакль Игоря Селина совсем о другом. Он об одиночестве. Загляните в себя, только очень честно, подумайте: Вы одиноки? Или — чувствовали себя одинокими? Когда хрупкий мир, в котором Вы живете, не вписывается в окружающую «действительность» — но разве он не может с бОльшим правом называться действительностью? – не принимается, не понимается? А если Вы – ребенок, и зависите от этого окружающего Вас мира? Тогда одиночество становится тотальным. Родители не понимают, не чувствуют Вас, Ваших потребностей, не видят Вас. Одиночество души, открытой, способной воспринимать, тонкой, глубокой – и потому очень хрупкой и уязвимой.
И вот Мари. Девочка, боящаяся темноты. Девочка с болезненными видениями и ночными кошмарами. Наверное, более всех близкая не родителям и брату, а крестному Дроссельмейеру, способному разговаривать в Сочельник с Мышиным королем со всей серьезностью и почтительностью, подобающими королевскому званию. Даже если это – мышь. Мышь! – «одна маленькая мышка»,- скажут родители. Чтобы увидеть Мышиного короля, его власть над душами, заставляющую идти на предательство самих себя, надо жить с широко открытыми глазами, как Мари.
Мари! Девочка, живущая на грани, балансирующая на ее острие, между миром советников медицины и советников суда, механических игрушек, убранных подальше от рук детей, и платьев, которые надо беречь, рассудительных родителей, послушной Луизы и задаваки Фрица, — и другим, который видят только ее глаза, миром, где куклы ходят, а солдатики воюют, где Мышиный король ест заливное, а Щелкунчик, деревянная кукла, говорит. И за спиной у нее – тихий ангел, печально и нежно смотрящий на нее. «Я видела луч на стене! Это ангел!»- воскликнет Мари. Тише, тише, будет успокаивать ее брат, не волнуйся, тебе опять приснятся кошмары….
Тише Мари! Но разве может биться тише ее сердце? Сердце, готовое мгновенно отдать себя без остатка уродцу, вызывающему у других лишь смех? Щелкунчику с громадной головой и пустыми глазами – что увидела она в них, что полюбила его? Чью красоту?
Тише, Мари, тише, не соскользни с острия, стоя на нем, ты испытываешь боль непонимания и недоверия, но зато видишь оба мира, обладаешь ими, живешь обоими. Тише, Мари, осторожнее.
Помните, каково это, когда близкие не понимают? Когда не верят тому, что для Вас – самая-самая правда? И в том, к чему Вы можете прикоснуться руками, видящие болезненную фантазию, требующую лечения, психическую неуравновешенность? Помните боль от этого, острую боль, которая с годами делается глуше, но не проходит, цепляется за сердце и сжимает его, напоминая, что в самые счастливые моменты мы – одиноки?
Наверное, эта боль столкнула Мари вниз, прямо в объятья профессора Нойна, давшего ее бедным родителям чудодейственную микстуру. И правда, «чудодейственную»: ни кошмаров, ни снов, ни желаний, кроме двух – спать и есть. Лишившую ее детского открытого взгляда, забравшую даже любовь к сладостям, атрибуту детства, оставив лишь механическое поедание заливного…Того, которое так любит Мышиный король. Того, которое так же механически и жадно ели руками, вылизывая потом тарелки, предатели-солдаты, перебежавшие под власть сильнейшего, солдаты, больше похожие не на бравых солдатиков Фрица, а на безликих конвоиров ГУЛАГа.
К чему привело бы девочку это «лечение»? Кто знает! Но крестному удается пробудить ее, достучаться до ее сердца. И лукаво глянет Мари на Дроссельмейера: а профессор Нойн-то – вылитый Мышиный король!
Да, Мари, да, девочка, ты смогла увидеть! Ты смогла вырваться из отупляющей власти механической бездумной жизни. Но помнишь ли, что сказал тебе советник суда в самом начале? Что для всего нужна любовь, без нее ничего не получится? Пришло время для испытания. Ты вызвана на суд. Пусть, тебе кажется, что судят Дроссельмейера, что машина суда, где любое слово переворачивается, извращается и становится признанием, а нежелание свидетельствовать против подсудимого угрожает свободе самого свидетеля, где на месте судьи стоит тот, в ком ты без сомнения узнаешь все его же, врага, сына убитой Щелкунчиком Мышильды, — на суд вызвана ты. Сможешь ли ты остаться верной крестному, когда доказательства его вины в несчастии Щелкунчика так очевидны? Сможешь ли ты простить ему? Сумеешь ли поверить в его чистоту, когда все говорят об обратном? Противостоять машине, желающей подмять, подчинить тебя.
Кажется, ты сорвалась и упала, попала в ловушку по другую сторону острия, в мире кукол и фантазий, и не вырваться тебе наверх, к свету, к чистому прозрачному воздуху, к тающим на щеках снежинкам, танцующим в синеве. Безумие, из которого нет выхода. Безумие…Больница…Лечение…
Но в сердце твоем живут любовь и вера. Они спасут тебя, девочка, не плачь! Для того, чтобы противостоять злу, которое несет Мышиный король, надо признавать его, а значит – видеть его и его действие. Видеть зло лицом к лицу – и не принимать. Верить, что у зла есть источник – а потому, с ним можно бороться. Верить в добро, быть верной, несмотря ни на что, любить, отчаянно любить, как можешь любить лишь ты – и когда уже упакованы чемоданы и осталась лишь минута на горестное прощание, явится Щелкунчик принцем, которого видела ты сквозь завесу кукольного уродства, и затанцуют снежинки вокруг.
Театр юных зрителей, Щелкунчик мастера Дроссельмейера
Н. Бакина
Фотографии с сайта театра.
