— Русский доминиканец из Франции – это очень неожиданно! Не могли бы Вы рассказать немного о себе?
— Я родился и вырос в Вильнюсе, где преподавал мой отец. Затем мы переехали в Самару, после я учился одно время во Франции. Снова вернулся в Самару, немного преподавал. И в 2002 году поступил в Тулузскую провинцию нашего Ордена.
— А можно чуть-чуть поподробнее: где Вы учились во Франции и что Вы преподавали?
— Я начал учиться на философском факультете в Самаре, в Университете Наяновой, который и закончил. У нас была программа по обмену студентами, по которой я поехал во Францию писать то, что тогда называлось DEA (ДEА), что-то типа нашей кандидатской. Писал ее в 1997-99 годах под руководством Жан-Люка Марьона. Написал, защитил. Вернулся в Самару, преподавал. Защитил заново кандидатскую по философии.
— Почему Вы пошли именно к доминиканцам?
— Поначалу меня просто интриговала посвященная жизнь, религиозная жизнь. Что делают эти люди и чем, собственно говоря, они занимаются? То есть жизнь, посвящённая не просто производству каких-то внешних вещей, а самой внутренней жизни. Эта близость с Богом.
В нашем самарском приходе служил в то время совершенно изумительный священник, отец Томас Донахи из салезианцев, скончавшийся несколько лет назад. Человек дивной кротости и невероятной доброты, очень сильно отметивший меня своим присутствием. В это время я начинал свои занятия философией. Вы знаете, в нашей католической традиции принято представлять духовные традиции по их орденским титулам. Францисканская традиция, доминиканская, кармелитанская… И у меня был интерес к интеллектуальной традиции и к мистической жизни доминиканского ордена. Екатерина Сиенская, Мастер Экхарт… В какой-то момент о. Томас сказал мне, что в Москве есть община доминиканцев. Я связался с ними, и будучи проездом в Москве, я познакомился с братьями, которые тогда жили на Пушкинской площади, это была более-менее середина 90-х годов. Меня очень впечатлила эта община, с какой-то внутренней свободой. Для братьев, я думаю, особенно приезжавших в Россию, это было, несомненно, трудно.
Я увидел людей, которые смогли все оставить и последовать за своим призванием. Не просто оставить какие-то мирские вещи, но оставить еще и свою культуру, свою страну, свой язык, чтобы отправиться во что-то непонятное для них в то время. На меня это произвело большое впечатление. Так начала складываться некоторого рода дружба, интерес к этому Ордену. Так вот шаг за шагом, понемногу сложилась моя история отношений с доминиканским Орденом.
— А почему Вы отказались в Тулузской провинции, а не обратились в местный доминиканский викариат?
— Мне всегда мечталось, мне хотелось того, что называется, регулярной монашеской жизнью. С хоральным богослужением, с настоящей общинной жизнью, с какой-то возможностью интеллектуальной жизни. Вы знаете, что в России в большинстве случаев, какова бы ни была ваша орденская принадлежность, это, по сути дела, жизнь приходских священников. Поскольку я решительно не чувствовал в себе призвания быть приходским священником, иначе бы я просто поступил в епархиальную семинарию, то мне посоветовали Тулузскую провинцию, которую я с радостью для себя открыл. К тому же я уже знал французский язык, я уже жил к тому времени во Франции. Я думаю, что это был очень верный выбор и хороший совет.
— Чем Вы занимаетесь во Франции?
— Я вступил в Орден в 2002 году, был рукоположен в 2008, т.е. четыре года тому назад. Поэтому можно сказать, что у меня есть два несколько различных периода: период обучения и начало пастырского служения.
В нашей провинции образование происходит следующим образом: первый год послушничество в Марселе, философия в Бородо и богословие в Тулузе. На протяжении этого времени брат не просто учится чему-то. Он должен войти в ритм, в стиль, в глубину общинной жизни: того что составляет орденскую традицию. С одной стороны укрепиться в созерцательной жизни и в дружбе, созерцательной дружбе с Богом. С другой стороны научиться, открыть в себе то, что может заинтересовать в апостольском служении. Соответственно в годы образования было много различных апостольских проектов. Потому что пробуешь всего понемногу, чтобы в конечный момент сказать: «Меня интересуют такие-то и такие-то вещи». У меня это были передачи на радио (которые я продолжал делать до прошлого года), были школы, терциарии, программы для молодежи, летние лагеря, летние евангелизационные проекты.
Сейчас, после моего рукоположения, основной моей задачей является преподавательская деятельность. Я преподаю и для наших братьев в нашей внутренней семинарии, что называется студиум, в Бордо, и довольно много езжу со всевозможными лекциями по философии и по богословию по самым-самым разным местам. Помимо этого всегда есть какие-то другие занятия: духовное окормление, исповеди, терциарии и так далее. На самом деле с момента моего вступления в Орден ни разу мне не довелось сидеть на кровати и думать: «Чтобы сделать? чем бы заняться?»
— Есть мнение, что Церковь во Франции умирает, а с Ваших слов про многочисленные проекты и нехватку времени, создается впечатление, что жизнь бьет ключом!
— Жизнь во Франции бьет ключом лишь в небольших оазисах. Понимаете, я думаю, что пока мы остаемся внутри нашей фантазии о католической Франции времен святого Людовика и Жанны Д`Арк, то когда вы открываете реальную французскую жизнь, то понимаете, что Католическая Церковь во Франции переживает глубочайший кризис, на мой взгляд, сопоставимый с тем, что мы переживали в конце Ренессанса, в начале Реформации.
Я думаю, что в настоящее время в России больше католических священников по отношению к количеству католиков, чем во Франции, т.е. во Франции большая потребность в католических священниках, чем в России. У меня есть добрый знакомый, настоятель прихода, который обслуживает, как говорят французы, «73 колокольни», т.е. его приход – это 73 старинные церкви, которыми он занимается. 73 колокольни в его попечении!
Я живу в Бордо. В нашей епархии в прошлом году ушло на покой, на пенсию, в отставку 11 священников и было лишь одно рукоположение. Это означает, что на десять священников в год становиться меньше. За десять лет станет меньше на 100 священников, а десять лет проходит очень быстро! Эта дехристианизация Франции, исчезновение церковной структуры, как шагреневой кожи, происходит очень быстро и очень сильно.
Франция на протяжении двух последних веков, была светским государством, с очень сильной антиклерикальной традицией. Очень достойной и очень понятной антиклерикальной традицией. По сути дела Франция не является сегодня католической страной. Католики пришли к состоянию меньшинства. При этом есть настоящие оазисы христианской жизни, католической традиции, где жизнь на самом деле бьет ключом. Если угодно мы перешли от состояния Франции начала XX –го века, с хорошей «средней температурой по больнице», к очень большому численному разрыву между неверующими и практикующими католиками, число которых может значительно меняться в зависимости от городов. Если мы будем брать Париж и Версаль, то это будет процентов 10 населения и до 1-2 процентов в Тулузе, например.
Соответственно, проблема проповеди в современной французской культуре стоит чрезвычайно остро. Еще до недавнего времени христианство пользовалось в России некоторого рода позитивным отношением, т.е. был некоторый интерес к религии, к Церкви, к христианству. Во Франции же мы имеем дело либо со спокойным равнодушием, либо с совершенно серьезным, спокойным хорошо усвоенным набором антицерковных и антихристианских убеждений. То есть вы говорите не с кем-то, кто нейтрален по отношению к вам. Вы говорите с людьми, у которых есть очень хороший, серьезный каркас, не обязательно агрессивных, но антихристианских убеждений.
— То есть, можно сказать, Вы являетесь русским католическим миссионером во Франции, которая еще больше нуждается в священниках!
— Я думаю, что статистика имеет свою важность и свое значение, но то, что происходит в Церкви, не измеряется какими-то статистическими данными. Понимаете, когда у подножия Креста стоит Дева Мария, Апостол Иоанн и несколько женщин, это не менее Церковь, чем когда в Ней присутствует множество верующих. И в последние дни во время великого отступничества Она будет не меньше Церковью, чем во времена своей величайшей земной славы, величайшего земного сияния.
Кроме того я думаю, что для многих российских католиков выбор католичества это серьезный шаг. Люди выбирают христианство, и обнаруживают это христианство в Католической Церкви. Они выходят за пределы этнической религиозной традиции: я – католик, потому что это так принято, я – православный, потому что все православные. Я думаю, что для многих российских и русских католиков католичества, их вера – это вопрос выбора. А выбор – это всегда вопрос меньшинства. Во Франции католицизм, просто христианство, стало снова вопросом выбора. Люди больше не ходят в церковь, только потому, что все вокруг ходят в церковь, как, возможно, это было 150 лет назад. Хорошо это или плохо, об этом можно долго дискутировать, но это так.
В общем, я думаю, что в монашеской жизни, в посвященной жизни всегда есть этот момент – «оставь твой дом». Оставь твой дом, оставь твоих родных. Вы знаете, такой авраамический опыт, когда человек отправляется туда, куда ведет его Провидение. И Оно ведет его также через решения начальства, через обстоятельства, через какие-то статистические вещи: нужнее там – нужнее здесь. Знаете, из нашей провинции о. Иакинф служит в Петербурге, а я служу в Бордо.
Я думаю, что для моего призвания было весьма значимо, что в начале 90-х, когда все создавалось, была удивительная ситуация. Все было очень просто, если вы хотели, чтобы в вашем приходе что-то было, нужно было самому это сделать. Вы хотите, чтобы кто-то пел? – Идите и пойте! Вы хотите, чтобы церковь была чистой? – Берите тряпку и мойте полы! Вам нужны священники? – Поступайте в семинарию! Из моего прихода, во всяком случае в мои годы, трое поступило в различные Ордена. Мой добрый друг Сергей Лактионов, сейчас во францисканской Кустодии Святой Земли. Тоже видите — не в России. Я вот тоже далеко оказался…
Но с другой стороны, есть люди, которые приезжают служить сюда. Я думаю, что для монашеской жизни это нормально. Это наше естественное отличие от епархиального священства, которое связано с той землей, с той территорией, из которой оно произрастает.
— Что такое для Вас «доминиканская духовность»?
— Классический ответ – это опыт дружбы. Фома Аквинский определяет любовь к Богу, caritas, через понятие дружбы, некоторого рода сообщества с Богом, дружбы с Богом. Из этой дружбы, из этой близости и рождается община, община друзей Бога. Люди собираются вместе не потому, что им вместе хорошо и приятно, а потому что есть некоторого рода общее благо и это общее благо – это самая близость, это совместная жизнь с Богом. Это благо дружбы с Богом сияет, греет тех, кто его окружает. Проповедь рождается из этого опыта близости и дружбы с Богом.
В силу совершенно удивительных исторических обстоятельств, более-менее легендарных, покровителем нашей Тулузской провинции является Мария Магдалина. В средневековой Франции была традиция перенесения евангельских персонажей во французскую реальность. Если верить легендам, то практически все евангельские персонажи оказываются во Франции, что более-менее правдоподобно. Возможно, Пилат на самом деле получил поместье рядом с Лионом, как это было со многими функционерами и чиновниками Римской империи. Мария Магдалина, согласно провансальской легенде, заканчивает свою жизнь недалеко от Марселя. После повторного открытия в Средние века ее мощей, они были доверены нашему Ордену. Мария Магдалина — как пример дружбы с Богом, свидетеля Воскресения, того, кто остается с Христом у подножия Креста и кто первый бежит сообщить Апостолам о Воскресении. Отсюда этот средневековый титул Марии Магдалины — Апостол Апостолов.
Вот это, в некотором смысле, пример доминиканской жизни. То, чем доминиканский Орден пытается жить и то, чему он служит. Личная близость со Христом и общинная жизнь, которая рождается из этой близости, празднование этой жизни в литургических событиях и совершенно определенная интеллектуальная традиция и проповедь, которая возникает из этого опыта дружбы с Богом.
Беседовал Михаил Фатеев
